, но уразумели бы любящим сердцем, что невозможно оградить сына от искушений и избавить его от лукавого, не порешив твердо выяснить ему весь позор жизни беснующихся по обычаю мира сего.

Но огрубело сердце людей этих, они не разумеют более любви к Богу и к ближнему, в том числе и к детям своим; не только не разумеют стыдливой ревности по отношению к сыну, но готовы стыдиться святой гармонии духа его и сочувствовать гнусному насилию нравственного самоубийства в угоду тем, кто создает жизнь по обычаю мира сего, кому бы и теперь Спаситель мира сказал, как говорил отцам их XIX столетий тому назад: Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего[18].

Чтобы при таких обстоятельствах остаться твердым и сохранить достоинство святой гармонии духа, необходима такая степень святости, при которой редко происходит воплощение, которая соответствует только тем избранным сынам человеческим, о которых Библия повествует, что еще до рождения они были избраны вершителями воли Божией на земле. Большинство решается на нравственное самоубийство и вполне погружается в хаос жизни на всю жизнь, если дух, обманутый земными забавами умственными и нравственными калейдоскопами, не найдет в себе силу воспрянуть, стряхнуть с себя запутанную сеть условной лжи современной культуры.

Это нравственное пробуждение случается часто, но редко дух, пройдя через пытку нравственного унижения, найдет в себе силу воспрянуть выше унылой разочарованности и мрачного недовольства собою. И это геенна огненная, где плач и скрежет зубов еще здесь, в земной жизни, а вы, преступные, жестокие родители, не только не ограждаете от нее ваших детей, но заботливо ведете их к ней примером собственной жизни, практическими советами и холодными близорукими расчетами.

Напротив, чем более нарушена гармония духа, тем легче живется и в этом возрасте. Когда дух огрубел до полного равнодушия к Богу, в нем угасла потребность веры и он, легко стряхнув с себя тонкую позолоту религии, наложенную на него в виде временной педагогической меры столь же равнодушными к Богу родителями или педагогами, чувствует себя своим человеком среди равных ему по равнодушию к Богу товарищей, занимаясь науками, тщательно замалчивающими свое место в общей гармонии экономии мира, о которой нельзя говорить, игнорируя Бога, отрицая любовь Творца, которая одна и дает разумный смысл бытию мира, – которая одна превращает науку из бесцельной умственной игрушки в разумное орудие познания абсолютной истины, давая возможность проверять научные гипотезы абсолютной истиною Божественного Откровения.

Бесцельность науки, не озаренной светом религии, не смутит его; даже в том сравнительно редком случае, когда сознание он ставит выше ощущения, он успокоится на ходячем мнении, что вне религии есть стройные философские мировоззрения, которых он, по молодости, понять не может или еще не успел усвоить, но которые когда-то в будущем уяснят ему и абсолютную истину бытия, и смысл земной жизни человека, и разумный смысл научных занятий; когда, что бывает гораздо чаще среди грешных детей земли, гармония духа извращена до положительного преобладания ощущений над высшими свойствами духа, он найдет вполне разумным, совершенно игнорируя потребности духа любить Бога и ближнего и познавать абсолютную правду, избрать целью всех своих стремлений обеспечить себе возможность приятных ощущений и, сделав сознание рабом ощущений, найдет вполне разумным заставить науку служить его личным выгодам, забывая при этом, что ни наука, ни переживание ощущений не сообщили никакого разумного смысла его жизни и не делают из бесцельного прозябания ничего, кроме бесцельного прозябания, украшенного забавою приятных ощущений при содействии науки.