– Здравствуйте, Прасковья Сидоровна, – сказал я и показал свое удостоверение. – Знаю, что вам уже задавали вопросы. Но я хотел бы уточнить кое-что.

– Ничего, уточняйте.

– В день прихода мамантовцев вас с детьми отправили в Дерновку, верно?

– Верно.

– Потом туда прибыл и ваш муж. Скажите, он никуда не отлучался из деревни?

– Нет, все время оставался при мне и детях.

– Он рассказывал вам о своих лесных приключениях?

– Кое-что из него вытянула, – ответила хозяйка, прижимая к себе своих детишек, пятилетнего мальчика и трехлетнюю девочку. – Николай у меня молчуном был, Царствие ему Небесное. Цигарку в рот воткнет и носом в газету. Спрашиваю, тяжко пришлось-то? Ничего, говорит, от казачков утекли, а лес, мол, как лес: кругом птички, зверьки разные да вечный сумрак. Про саквояжи те cказал так: «Откопал их кто-то». И ругательство свое извечное добавил: «Бога душу мать!»

– Cпасибо, примите мои соболезнования… А Соколовы где живут?

– Прямо над нами.

Я поднялся этажом выше. И здесь стояла крышка гроба. Слегка поскрипывающую дверь открыла высокая старушка с прямым длинным носом и острым подбородком. За ее спиной прятался вихрастый мальчишка лет восьми с карандашом в руках и альбомом для рисования. Я показал ей удостоверение.

– Мои соболезнования, Евпраксия Тихоновна. Ответите мне на несколько вопросов?

– Что ж, отвечу.

– За время вынужденного житья в Дерновке ваш зять никуда из нее не отлучался?

– Нет, такого не припомню…

– Ну, может быть, это случилось ночью, когда в доме, где остановилась ваша семья, все спали?

– Не думаю…

– А я вот как умею рисовать! – воскликнул внук старушки, сунув мне в руку альбом.

Я бегло просмотрел несколько рисунков. Мальчик достаточно умело отобразил на бумаге соседние дома, экипажи, катящиеся по улице, пешеходов, поле с подсолнухами, разных лесных зверушек. Получались у него и лесные деревья. Мне приглянулась корявая сосна на одном из последних рисунков. Ее треснувший ствол согнуло чуть выше земли так, что он вполне мог служить лавочкой для грибников.

– Сашенька неплохо рисует, правда? – Старушка с нежностью погладила непокорные волосы внучка. – Зеновий, который в детстве и сам рисовал, думал определить его со временем в художественную школу.

– У мальчика определено есть талант… Cкажите, а зять делился с вами подробностями пребывания в лесу?

– Рассказал все как есть. Очень переживал, что сумки с драгоценностями исчезли… Боже мой, недавно потеряла дочку, теперь ушел из жизни Зеновий. Придется одной поднимать внука, а это ох как непросто!

– Вам обязательно помогут, Евпраксия Тихоновна. Еще раз, мои соболезнования.

Я спустился вниз и сел в пролетку. Нетесов, развернув лошадь и стегнув ее кнутом, поинтересовался:

– Ну, как? Удалось вам что-нибудь выяснить?

– Артем, мы с тобой почти одних лет, давай на «ты»… Насчет выяснить… не сказал бы, что обогатился важными сведениями, но все, как говорится, в копилку.

Хм-м, поговорить-то поговорил, только проку чуть. Не дает мне покоя этот клад. Мог ли Зайцев пойти на аферу? Мог, конечно, но что-то слабо верится. А Соколов?.. Похоже, он и впрямь затеял какую-то игру с похитителями. Значит, на него падает подозрение?.. Черт его знает!.. А вдруг милиционеры, скитаясь по лесу, пошли на сговор и вдвоем перепрятали cаквояжи? Версия имеет право на существование, как и то, что клад могли отрыть либо казаки, либо бандиты.

Не проехали мы по улице и пятидесяти метров, как от одного из домов к пролетке метнулся невысокий полноватый мужчина.

– Караул! – кричал он скрипучим басом, размахивая руками. – Беда!

– В чем дело, дядя? – притормаживая лошадь, спросил Нетесов. – Мы из милиции.