Тётя Люся была невысокой живой женщиной с явными остатками былой красоты, высокой грудью и рыжими волосами. Приветливо улыбаясь, она ловко подхватила фал, подтянула лодку, прибежав к берегу по мостику, крепко пожала мне руку. Я представился.

– Да, знаю, знаю. Дядя Саня рассказывал про тебя, когда мы к ним заходили. Скачи вверх, там ещё аборигены, знакомься. – Она заступила в лодку, уверенно обняла мужа, что-то негромко ему говоря.

«Аборигенами» оказались двое – невысокий худой человек в совсем поношенной, явно с чужого плеча, одежде, неестественно косо улыбающийся, и огромный кот, сидящий, словно копилка, у его ног.

– Олег. – Парень ещё радостнее заулыбался, протягивая в приветствии руку и сильно, до страшного закосил лицо, заметно борясь с болезненной судорогой, прижимающей голову к плечу.

Я представился, пожав холодную, неживую руку. Потом я узнал, что это был племянник дяди Володи, сын его сестры, которого в первый же его приезд на остров укусил клещ. Все вокруг и, конечно, он сам, находясь в хмельной эйфории, внимания этому не придали: «клещ, он и в Африке клещ», тем более «едены этими тварями были все», как говорила тётя Люся. А температура с похмелья – вообще дело житейское. В общем, скрутило его в каральку через месяц, в городе… Врачи говорили, что вообще не выживет, но парень выжил и с явным параличом был выслан из городской квартиры сюда, как бы на реабилитацию. Того минимума действий, что он мог делать, хватало для жизни здесь, под присмотром дядьки с женой, которых он серьёзно называл: «папа, мама»!.. В городе он один совершенно терялся, мучился от своей болезни и очень её стеснялся.

Кот же, наоборот, был вызывающе невозмутим и, несмотря на своё несомненное «простокотство», по-барски дороден. Он тоже занимал свою нишу в жизни этих людей и наверняка считал, что это люди живут с ним, а не наоборот.

Поднявшийся Татарин пропихнул меня дальше, и пока он сам раздавал всем подарки, я с удовольствием рассматривал их заимку. Дом, конечно, был сделан частями из разного материала, но на одном фундаменте, роль которого выполняли три ряда пятнадцатого бруса из лиственницы. Для тепла фундамент был начат из небольшого котлована, поэтому пол внутри немного ниже наружного уровня земли. Сам же пол был просто утоптанной глиной, покрытой сверху брезентом.

Большой по квадратам, дом ровно разделён на спальню и столовую-кухню массивной кирпичной печью: с одной стороны – кухня-столовая, пройдя за печь – спальня с четырьмя постоянными спальными местами, столом и даже шкафом для одежды.

– Да тут по-мещански роскошно, – вспомнил я из классики. Вход в дом защищён плотной и тоже большой верандой.

Немного дальше, по самому берегу, почти над водой, стояла баня, рубленная «в хвост», но также из разного дерева. Подошедший Татарин, предвидя вопрос, объяснил:

– Вокруг поляны не было. Рубили из того, что росло тут, постепенно расчищая площадь. Зато не приходилось за лесом далеко ходить. И клали вперемешку, что по очереди срубили: сосна – так сосна, осина – так осина! Не до моды, для себя. Вон даже в окнах короткие венцы из берёзы, и шканты из неё кололи…

В сарай я не пошёл – давила настоящая зависть. Вот люди! Решились, сорвались и… живут, ни от кого не зависят, ни перед кем не отчитываются, без всяких социальных, чаще вымышленных, обязательств.

Татарин, возможно угадав мои мысли, предложил:

– Пойдём в дом, там Люся пожрать собрала. Ты сейчас попробуешь котлеты рыбьи, именно какие они должны быть. Из порося водного – сазана да леща. Сразу скажу: кто эту пищу пробовал, забыть не могут, ещё мечтают к нам попасть… И водочка. – Он, довольно улыбаясь, крепко потёр руки. – Очень кстати с котлетками. А вечером пойдём с тобой на рыбалку интересную и завидную, как охота!