– В чем ценность подобных сказок? – удивился майор.

– Культурные традиции, – скучно пожал плечами эксперт. – Царь Гиш отверг любовные притязания одной весьма значительной богини, ну, а потом… ну, скажем так… умер от неизвестной болезни. В отчаянии его близкий друг Энкиду отправился искать секрет бессмертия и даже нашел его, но утомленный переездом через море, прилег отдохнуть, и коварная змея выкрала бесценную траву, настой из которой давал бессмертие…

Клинописные таблички и книги.

Дюйм за дюймом Досет осматривал библиотеку, заглядывал в толстые папки.

В этих папках, пахнущих пылью и типографской краской, Анхела Аус хранила бесчисленные вырезки из газет, журналов, разрозненные записи, оттиски статей, какие-то непонятные майору расчеты.

– Ладно, – наконец сказал Досет. – Пусть ваши люди внимательно просмотрят все это, Витольд. Прежде всего, меня интересуют личные записи Анхелы Аус. Дневники, письма, заметки, рукописи, расходные книги. Понимаете? Я пришлю вам в помощь сотрудников генерала Нуньеса. Пусть старый лис не думает, что и теперь отвечать за все будем только мы одни. Думаю, совместная работа пойдет генералу на пользу. Правда, Еугенио?

Лейтенант молча кивнул.

Все трое – майор Досет, эксперт Витольд и лейтенант Чолло поднялись в спальню.

В просторной, весело оскверненной морскими пехотинцами комнате в диковинном беспорядке валялось порванное штыками изящное женское белье. Разбитое зеркало… Раздавленные тюбики… Сладко пахло парфюмом, в углу еще не высохла лужа, кажется, морские пехотинцы там помочились… Глазурь, украшавшая стенки камина кое-где была побита пулями…

– Плитка к плитке! – восхитился Витольд блеском глазури. – Наверное, доктор Шмайз вывез эти плитки из Ирака, откуда еще? Им тысячи лет. Они стоят больших денег, майор.

– Чем не понравился морским пехотинцам портрет?

Портрет, о котором говорил Досет, висел в простенке.

Волевое мужское лицо, окруженное седым облаком клубящихся, будто приподнятых порывом ветра, волос; огромный выпуклый лоб; квадратная, как у человеко-быков, борода; странные, по-женски нежные, необычайной голубизны глаза. Казалось, портрету тесно в раме. Это, наверное, и возмутило морских пехотинцев: над властно поднятой бровью чернели звездчатые, как в стекле, пулевые отверстия.

– Кто это?

Эксперт пожал плечами.

– Но какую-то привязку отыскать можно? – рассердился майор. – Родственник хозяйки? Или историческое лицо? Или просто друг дома?

– Пока могу сказать одно: это не таниец.

– Видите завитушку в нижнем левом углу? – усмехнулся майор. – Смотрите, смотрите внимательнее. Там написано – Этуш! Бородатого незнакомца написал наш тюремный художник. Странно, не правда ли? Заберите портрет, доставьте в лабораторию. И, кстати, не забудьте позвонить в госпиталь. Пусть они там напичкают художника каким-нибудь стимулирующим дерьмом. Он нам понадобится.

– Прикажете выполнять?

– Выполняйте, – кивнул майор. – Первую беседу с А2 я проведу в «камере разговоров». Пусть подготовят туземца, этого Этуша и… «Лору».

Майор Досет не сомневался в успехе, но глоток скотча был не лишним. Он как бы символизировал переход к активным действиям. К активным действиям, конечным итогом которых должно было стать получение истины. Люди хорошо научились скрывать истину, за долгую свою историю они нашли много способов скрывать истину, но способов вырвать ее у них ничуть не меньше. Первым делом майор вскрыл длинный узкий конверт с личной печатью банкира Ауса, доставленный десять минут назад вернувшимся из столицы капитаном Орбано.

«Родина переживает трудные времена, – писал банкир Аус. – Дух наживы, дух хищничества, коррупция, царившие в кабинете Народного президента, привели страну к экономическому развалу. Мы, свободные танийцы, всеми силами души веруем в успех великого и правого дела, начатого полковником Клайвом и Вами лично, майор… Прошу принять эти скромные пожертвования… Уверен, они помогут улучшить работу вверенного Вам отдела…»