А Ландон не понимал Риту. Как стена, говорил он чуть не со слезами. Не достучаться.

Моника разделяла его отчаяние – сама не раз билась головой в эту стену. А теперь… они не виделись почти полгода. Предложила Рите оплатить дорогу, билеты на поезд, все что угодно, но каждый раз что-то мешало. Конференция. Надо срочно проверить студенческие курсовые. В другой раз, мама.

Но “другого раза” так и не случилось.

Опять набрала номер Риты, облокотилась на подоконник и посмотрела во двор. Забыли постричь на зиму газон, но теперь уже неважно, все засыпано снегом. Собачка лает у двери, просится домой. Самая холодная осень за десятилетия. На севере встали поезда: пути засыпаны снегом.

И что? Собраться и поехать? Но она слишком хорошо знала дочь, та ненавидела подобные сюрпризы.

Моника постучала пальцами по стеклу с морозными звездами. Мысль, как Рита может отреагировать на ее неожиданный приезд, выводила из равновесия. Даже сердце начало биться учащенно.

Прошла в кухню, встала под вытяжкой и достала сигарету. Посмотрела на синие палочки-цифры на дисплее микроволновки. Без десяти десять. Рита наверняка дома.

Моника сказала себе, что ни в чем не виновата. Но тут же подумала: а может, наоборот – ее вина, только ее. Всегда готова согласиться, не вмешиваться. Поступай, как считаешь нужным, девочка. Что за жалкая уступчивость? Дочери нужно на что-то опереться, а тут на тебе пожалуйста: делай, как считаешь нужным. Теперь Моника себя проклинала: зачем она оставила Риту одну, когда та поступила в университет? Тогда это казалось правильным решением – мать Моники умерла, надо было позаботиться о доме… но зачем искать оправдания?

Все дело в Леннарте. Все из-за него. Монике было невмоготу осознавать, что ее бывший муж слоняется в парке от скамейки к скамейке, как какой-нибудь бродяга. Не выдерживала, бросалась на помощь, особенно когда он оставался в одиночестве. По праздникам, когда он лишался привычного алкогольного общества, – жалкое зрелище. Именно жалкое, в прямом смысле – ей было его очень жалко.

Моника гордилась своим решением подарить умной, способной и уже взрослой дочери свободу, оставить ее одну в Упсале. Истинное самопожертвование – с ее-то инстинктом помочь, подставить плечо, выручить. Разница между уважением к чужой частной жизни и наплевательством исчезающе мала – подобные мысли приходили в голову то и дело. И не было уверенности, чувствует ли Рита эту разницу.

Что в итоге? Получается, сначала ее бросил отец, а потом и мать. Ничего удивительного, если девочка воспринимает свою жизнь именно так: ее бросили.

Моника вздрогнула и вытерла набежавшую слезу. Наверное, от дыма. Нажала кнопку, в вытяжке глухо зажужжал вентилятор.

Предательство необязательно должно быть откровенным. Даже наоборот – на то оно и предательство, что происходит исподтишка. Ее собственная мать чуть не каждый день, пока Моника была в школе, рылась в дневниках, находила и выбрасывала сигареты. Читала секретные письма и записки от ее первого бойфренда. Все начистоту, Моника! Все начистоту! Спокоен и счастлив только тот, кому нечего скрывать.

Но Монике было что скрывать! Частную жизнь, мысли, тайны – все, что касалось только ее и никого больше. Еще в молодости она дала себе клятву: если у нее будет дочь, она предоставит ей свободу.

Потянулась за телефоном. Сигнал соединения. Второй. Третий… четвертый.

Решительно вдавила окурок в пепельницу. Надо спросить Элизабет, не возьмет ли та на пару дней собаку. Или всего на день, ведь можно сесть на утренний поезд и вернуться вечерним. Ничего особенного – узнать, как поживает дочь.