– Это моя дипломная работа (показывает на облюбованную мной отменную маску), она выставлена на продажу, но я хотел бы поменять её на произведение вашего исконного искусства. Вы, я вижу, коллекционируете наши маски, а мы на Гавайях увлеклись собирательством ваших коренных и кондовых произведений подлинного народного искусства.

Я при этих его словах аж встрепенулся. Вдохновлённый. Мол, щас всучу этому лошаре «стеклянные», как говорится, «бусы». Как конкистадоры Колумба окучивали индейцев, меняя им на чистое золото солдатские одеяла и медные тазики…

Обрадовался (дар речи даже потерял), зачастил, заглядывая ему в чёрные бусинки добрых папуасских глаз:

– Лапти, пимы?.. Балалайка, матрёшки, онучи?.. Деревянные ложки, самовар?.. Тальяночка, веник берёзовый, туески?..

– Я не знаю, – говорит поспешно студент, – как это у вас называется. – И показывает мне (достал смартфон, включил музыкальный трек и приблизил ко мне экран).

На нём я сразу увидел пританцовывающего нашего Валеру. Певца-исполнителя… Всего – расхристанного, в каком-то кулёмном балахоне с пришитыми дизайнерски на нём средними осколками зеркал и в плавках.

А плавки-то не простые…

Вот поэтому именно Валера считается у нас не просто певцом, которых и в оперном театре полно, а певцом-исполнителем…

– Вот, – переводя дух, молвил потомок пигмеев, – мы на нашем архипелаге Гавайи, активно кушая папайи и закусывая крепкий грог гуайявой, делая чмоки-чмоки нашим прелестным и великолепным гавайяночкам-куколкам, собираем коллекции таких вот превосходных облегающих вещей, как эта…

Я смотрю на экран – на Валере не плавки… Вернее, конечно, плавки, но под них поднадет грандиозный такой «намудник» – явно из канадского профессионального хоккейного арсенала амуниции. А эти жёсткого вида изделия не из жести ведь делают – сталь и только сталь (углеродистая и термообработанная). Ну, на худой конец – карбон (для дружеских и посредственных поединков любительского хоккея и встреч ветеранов-одноклубников или игр чемпионата завода между цехами на кубок предприятия).

А Валера (явно в неком забытьи) танцует и поёт в цветном и искрящемся клипе: «Все бегут, бегут, бегут… А он им светит!..»

– Как у вас такие вот потрясающие предметы культа… а их же тоже можно считать масками, называются?.. – спросил любознательный студент, раскрывая записную книжку. – Нашим коллекционерам и простым бушменам-воинам особенно нравятся блистательные произведения с укрупнённым «шнобелем». Они выступают как бы акцентом, как бы жизнеутверждающей такой силой в победе над тщедушным врагом в яростной и решающей схватке…

Я сглотнул и говорю ему (очень приватно):

– Ты, мил человек, тихонько, шёпотом, скажи мне, как эта, как ты классифицировал, «ритуальная маска» у вас на Гавайях называется. Тихонько, потому что у нас в общественных местах ругаться матом запрещено, а потом я тебе скажу…

Он прошептал тихо-тихо, как это умеют делать только истинные и надёжные в разведке воины-туземцы Океании:

– На нашем языке это называется «нам бы»… В гавайском алфавите ведь всего 12 букв, и нам не о чем шибко разглагольствовать.

– Лады! – успокоился я. – Будем называть эту забойную «ритуальную маску» по-вашему – «нам бы»… Это более лояльно звучит. Хоть и лаконично, но всё понятно. А у нас (я сбавил голос – тоже тихо-тихо, как по военно-туземскому обиходу в непредсказуемых и коварных джунглях, где тебя всегда ожидает опасность от охотников за черепами) – это называется «намудник»… Такая вот участь у нашей, как ты говоришь, народной маски. Но у меня нет такой, чтобы нам с тобой поменяться: мне вашу ритуальную маску, а тебе – нашу «нам бы», как у вас это называется…