#Бояться нужно молча Мария Британ

© М. Британ, 2017

© Shutterstock, Inc., фотография на обложке, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Спаси меня, я заблудилась.

Ты слышишь? Я ещё жива.

В тот день без устали молилась,

Забыв все нужные слова.

Я так слаба и так ничтожна.

Скажи, ты жив? Я в темноте.

Нам всё нельзя и много можно.

Ты здесь… Ты рядом. Ты везде.

Я слепну в этом полумраке.

Забилась в угол и лежу.

Я сломана. И пусть я с браком,

Ты слышишь?

Я

ещё

дышу.

Мы сидим на белой твердой кушетке. Втроем. Мы всегда втроем, и в этом наша сила.

Я улыбаюсь Альбе, но кажется, ей не страшно. Она отважная. Не то что я. Ник тянется к столу.

– Чего тебе? Колбочку? – будто взрослая, качаю головой я. Так делает мама, когда я плохо себя веду. Мне нравится за ней повторять.

Я хочу порадовать друга, но колба лежит слишком высоко. Спрыгнуть с кушетки? Страшно. Обратно не залезу, и Утешители будут ругаться.

– Шейра, не нужно! Он забыл, видишь? – фыркает Альба, указывая на играющегося с дыркой в носке Ника. – Да, братик? – Она втягивает щеки. – Привет, я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью.

Я проглатываю смешинку. Этому мультику много-много лет, но он – мой любимый.

– Бяка-забияка, – ворчит Ник.

Альба рада такой реакции. Еще бы, поддела брата.

Я не достаю до колбы, зато до странного прозрачного шарика – запросто. Как интересно! Что это?

– Дарю, – говорю я и протягиваю добычу Нику.

Тот мотает головой.

– Ну и ладно.

Я прячу шарик в карман, чтобы дома рассмотреть получше, и уже не грущу, что попала сюда. Оказывается, в больницах тоже бывает весело. Когда не больно.

– Сколько здесь всего! – бубнит подруга, поглядывая на шкаф.

Она начинает нервничать. Как только мы вошли, я сразу приметила это деревянное чудовище со стеклянными дверцами. В нем хранятся и огромные шприцы, и ножницы, и еще куча страшных вещей. Не знаю, для чего они, но у меня море догадок. Одна ужаснее другой.

Боюсь даже представить, что скрывается за белой ширмой возле окна.

Родители хитрые – подкупили меня шоколадкой. Но пусть не думают, что в следующий раз я соглашусь. Даже килограмма конфет мне будет мало. Даже второго прозрачного шарика. Я сюда не вернусь.

Ни за что.

– Давай сбежим, – предлагаю я.

– Нас будут ругать, Шейра! – отрезает Альба.

Вот всегда она такая правильная. Аж зубы сводит.

– Хочешь, чтобы это, – я кошусь на огромный шприц в шкафу, – торчало из твоей руки?

– Нет. – Голос дрожит. Она вот-вот заплачет.

– Альба, давай сбежим! – кивает Ник, прижимаясь к сестре. – Пожалуйста!

Мы спрыгиваем. Обратной дороги нет. Без Утешителя нам не забраться на кушетку. Он ушел недавно и сказал его подождать.

Крадемся к выходу. Мы с Ником едва сдерживаем радостный крик, Альба – крик отчаяния. Дверь открыта. Выглядываем: никого. Впервые я иду здесь без родителей. Как взрослая. Видели бы они меня сейчас!

Несемся вдоль закрытых кабинетов. Коридор разделяется на две части. Куда повернуть? Я не помню, как мы сюда пришли!

– Альба, Ник, Шейра! Вы куда? – летит нам вслед вопрос Утешителя.

Я не сбавляю скорости. Подруга, наоборот, останавливается и визжит:

– Бегите! Я его задержу!

Я слышала эту фразу в фильме – забыла, в каком, – и не могу сдержать улыбку. Мы похожи на героев боевика! Смелые, сильные и… взрослые.

Я хватаю Ника за руку и тяну за собой. Он не хочет бросать сестру, но я заставляю. Оглядываюсь: один Утешитель держит Альбу, другой идет за нами.

Мне не страшно. Это игра. Веселая игра. Родители, наверное, удивятся, когда узнают о моих приключениях.

Я толкаю первую попавшуюся дверь, и она поддается. Слабо мерцает настольная лампа. Здесь никого нет. Комната выглядит так же, как и та, в которой мы были.

Мы с Ником прячемся за ширму. Я трясу указательным пальцем перед его лицом:

– Сиди тихо!

За нашими спинами ютится столик. На нем блестят ножницы и… колба. Я тянусь к ней, чтобы порадовать друга, но меня пугает грохот: кто-то вошел, и дверь ударилась о стену. Я дергаюсь. Ножницы падают.

Слышится вскрик. Из шеи Ника торчат два кольца и лезвие. Капает кровь.

Я моргаю, но ничего не проходит. Мир наполняется красными пятнами. Я вжимаюсь в ширму – что скажет Альба? А мама с папой? Они бросят меня, точно.

Набравшись смелости, я смотрю на того, кто недавно был моим другом. Он отчаянно цепляется за ножки кушетки, но не удерживается и падает. Рядом появляется алая лужица.

Кап-кап.

Кап.

Прости, Ник. Я убила тебя… нечаянно.

Я окунаю кисть в бордовую краску и рисую на голени гематому. От напряжения слезятся глаза, но осталось совсем немного. Мы превращаемся в сущностей. Кир крутится перед зеркалом, довольный новой внешностью. В его руках – парик с короткими седыми волосами, который он натягивает на почти лысую голову. Впрочем, почти лысая она для меня. Кир утверждает, что это – «ежик».

– Как-то ты долго сегодня, – нетерпеливо прыгает он.

Спортивная кофта трещит от резких движений. Она предназначена для парней-спичек, а Кир явно не вписывается в эту категорию. Миллион спичек – да, но никак не одна. Когда-то я подарила ему свитер на пару размеров больше, и он не разговаривал со мной целый день.

Кир хватает парик с длинными локонами. Целится. Мою макушку накрывает копна седых волос.

– Я ведь ногу крашу! Слепой, что ли?

Я срываю фальшивую прическу и швыряю ее в коробку с одеждой.

Здесь, среди реквизита и немытой посуды, находится наша контора. Штаб. Убежище. Горы хлама подпирают потолки, в углах мигают лампы. Вместо обоев стены украшает паутина. Пол утыкан железками, и я боюсь, что когда-нибудь пасть конторы сомкнется и эти клыки окажутся у меня в ступне.

Треснувшее зеркало (да, я не верю в приметы), стол с красками, прогнившая кровать – вот и все, что нам нужно для счастья. И для кармы.

Я не поступила в Университет и теперь отвоевываю жизненно важные гигабайты в Сети. Я зарабатываю на пранках[1].

Мы с Киром дружим с детства. Когда нашли эту заброшку, были счастливы. Что здесь строили? Магазин? Лицей? Фитнес-центр?

Плевать. Сейчас здесь наша жизнь.

Второй этаж задыхается в пыли и плесени, но нам хватает и маленького зала. Деревянная лестница уже год как треснула.

Я бросаю кисть в воду. Работа завершена.

– Сегодня вообще улет! – усмехается Кир, изучая гематомы на моей щеке и ногах.

– Благодарю вас, коллега, – шутливо кланяюсь я. – Неужели мои уши не свернутся в трубочку от вашей «конструктивной» критики?

– А вы хотите?

– Нет, что вы. Я люблю свои уши.

Я достаю из коробки парик и кручусь у зеркала. Вот теперь все готово: я – сущность, голодное чудовище с белыми глазами и неестественно бледной кожей.

Карие радужки и зрачки скрываются за линзами. Мои темные, почти черные волосы закреплены шпильками, лицо намазано серым, как грозовая туча, тональным кремом, и мне кажется, что скоро я начну метать молнии.

– Возьми перчатки! – кричит Кир.

Последний штрих – ладони. Линия жизни бойко пульсирует: я «наелась» кармы до отвала. Об этом говорит и маленький экран-индикатор, вшитый в кожу чуть выше правого запястья. Он светится зеленым. Десять гигов[2].

Я поправляю бежевое клетчатое платье и беру белые кашемировые перчатки.

– Идем?

– Ща, погоди.

Кир увлекся очередной гематомой. У меня есть как минимум десять минут.

Чем бы заняться?

Бросив перчатки обратно, я снимаю белые линзы и хватаю со стола другие – сетевые. Сеть засасывает реальный мир во тьму, словно сок в трубочку. Я попадаю в виртуальный коридор – испещренную ранами-дверями гусеницу – и приказываю нематериальному телу войти в ближайшую комнату.

На стене висит экран. Я щелкаю пальцами, чтобы его активировать. Загружается архив моих фото. Первая же папка – «Семья». То что нужно: я не видела родителей и сестренку, наверное, вечность.

На этом снимке мы втроем – мама, папа и я на фоне нового дивана. Здесь Элла задувает двенадцать свечей на торте. Свежее фото. А потом – мы с папой играем в шахматы. В тот раз – дебютный и последний – я победила и записала свои ходы в планшет, чтобы не забыть, а мама подарила мне пояс с блестками, красивый такой, сейчас я ношу его как украшение и почти никогда не снимаю. Дальше мельтешат фото родителей и незнакомого мужчины в очках. Хмурые глаза, увеличенные толстыми линзами, дорогие часы… я бы дала ему лет шестьдесят. Глубокие морщины, тонкие губы и ни тени улыбки, в то время как мама и папа сияют во все тридцать два зуба.

Комната начинает качаться – это Кир трясет меня за плечо.

Приходится вернуться в реальность.

Он вырядился в порванную рубаху и черные бриджи. Вид у него хуже, чем у меня, – перестарался с гримом.

Мы выходим из штаба. Кир защелкивает на двери замок – привычка. Здесь, на окраине, в траве по колено, все равно никто не гуляет. Конечно, чуть поодаль есть дорога, но она тоже пустует.

– Может, вернемся за масками? – Я оглядываюсь. Между деревьями мелькает двор, окруженный тремя коробками-домами. Сегодня он – наша цель.

– Сова, ты чего?

Кир называет меня так, сколько я себя помню. Я действительно поздно ложусь и поздно встаю. Каждый раз, слыша прозвище, я не могу сдержать улыбку.

– Ладно. Мы ведь недалеко.

Я успокаиваю скорее себя, чем Кира: тот уже бодро продирается сквозь траву. Ее не косят. За штабом, где простирается заброшенная стройка, обитают сущности. Обычных горожан сюда даже кармой не заманишь.

Но… Сегодня за нашим убежищем ошиваются люди в белых костюмах – Утешители. Я кладу ладонь на плечо Кира.