Матвей протяжно выдыхает, взглядывается мне в глаза. Я не двигаюсь. Только дышу, и то через невыносимую боль в груди. Внутри борются два желания: сбежать, не оглядываясь, или же зайти в зал и увидеть все своими глазами.

— Нет, прости, не могу, — отстраняюсь от Матвея. — Я не люблю такое. Не хочу видеть, как люди бьют другу друга, — щеки заливает жар. Гадство! Еще и врать приходится.

— Все будет хорошо! Правда! — Матвей кивает в такт словам.

Мотаю головой, опускаю глаза в пол. Разворачиваюсь и снова натыкаюсь на афишу. Второй человек на ней меня не интересует. Смотрю только на того, который слева. По десятибалльной шкале мое невезение переваливает за сотню. Усилием воли пытаюсь оторвать взгляд, но, похоже, я забыла ее дома.

Значит, он точно вернулся к боям. Дергаю уголками губ. Я хочу зайти в зал. Всей душой жажду увидеть его.

— Какие у нас места? — через плечо спрашиваю Матвея.

Если мы будем сидеть где-то в центре, то меня невозможно будет заметить. Не произойдет же ничего плохого, если я просто тихо понаблюдаю за ним со стороны. Вероятность встретиться почти равна нулю. «Да-да, как тогда в туалете», — язвит внутренний голос. Зараза, никогда не может вовремя промолчать!

— Двенадцатый ряд, места тринадцать и четырнадцать, — Матвей выуживает из нагрудного кармана рубашки два билета.

Не первые ряды. Замечательно! Зал утонет в темноте, софиты ослепят бойцов в октагоне, а я затеряюсь в толпе. Все должно быть хорошо. Я смогу узнать, как он. Увидеть своими глазами.

— Ладно, — от глубокого вздоха плечи поднимаются и медленно опускаются.

— Что? — Матвей неверяще смотрит на меня. — Ты серьезно? — уголки его губ ползут вверх.

Киваю. Закусываю губу, и, пока сомнения не перекрыли все остальные чувства, сама тяну Матвея в конец очереди.

Когда заходим в зал, застываю на месте. Взглядом впиваюсь в октагон. По нему туда-сюда снуют люди в черной одежде. Нужно быстрее найти наши места.

На нашем ряду уже сидят несколько человек. Пролезаем через них и усаживаемся. Матвей крутит головой по сторонам, осматривается. Я же приросла к неудобному стулу. Ерзаю на жесткой сидушке, никак не могу усесться. Вжимаюсь в спинку, утыкаюсь взглядом в сетку октагона. Вокруг много народу. Гул голосов звучит отовсюду. По рукам бегут липкие мурашки. Кончики пальцев холодные, хочется зажать их между ног, чтобы согреть.

— Эра, встань, пожалуйста? — Матвей кладет ладонь на мое плечо.

Вздрагиваю, моргаю и смотрю на двух мужчин, стоящих в проходе между креслами. Встаем, чтобы они смогли пройти на места сбоку от меня. Все, теперь я закрыта со всех сторон. Нервное волнение усиливается с каждой секундой. Лезу в сумочку, висящую через плечо, и достаю оттуда пакетик с сахаром. Они у меня теперь почти всегда с собой, чтобы было, чем занять руки в моменты сильных переживаний. Перебираю кончиками пальцев острые сахаринки. Это успокаивает.

— Не волнуйся, — Матвей кладет руку мне на бедро. Слегка сжимает.

Хочется возразить, что он понятия не имеет, о чем говорит. Но Матвей здесь не причем. Нельзя выливать на него чувства. Надавливаю подушечкой пальца на уголок губ, закусывая кожу щеки. Отбиваю ногой барабанную дробь. Зачем я сюда пришла? Глупая идея. Чувствую, как пакетик сахара ломается в руке. Вот черт! Это последняя капля. Вскакиваю, готовая пробираться к выходу. Сахаринки сыплются на пол. В этот момент в зале гаснет свет. Яркий луч прожектора озаряет октагон.

— Добрый вечер, дамы и господа! Я рад приветствовать всех любителей смешанных единоборств, — ведущий хорошо поставленным голосом объявляет о начале турнира.