– Вот так трофей мне попался, сам вышел под пули.

Я вообще привык жить с кем-то. До восемнадцати с матерью и отцом, потом в общежитие, где у меня было достаточно соседей. Поэтому я пользуюсь этими навыками – иду на компромиссы, готовлю, так как умею это лучше её.       Промокшие после дождя, мы ужинаем, согреваемся и снова всё хорошо. По вечерам я учу играть её в шахматы и рассказываю как мне с ней хорошо. Она отвечает тем же. Мы живём вполне семейной жизнью. Я просыпаюсь с утра, еду в университет, там сижу один за партой до пяти часов вечера, а вечером мы встречаемся, готовим что-то, смотрим фильм, иногда гуляем, когда нет дождей.

– Это самое лучшее что было в моей жизни! – заявляет она с вызовом, сидя передо мной в домашней потасканной футболке и выпивает рюмку водки.

Мы редко киряли, но когда это происходило, то она начинала меняться. Лицо её становилось расслабленным и всякая улыбка, даже самая живая, сходила на нет. Безразличие и скука полностью захватывали её, делая ожившим мертвецом.

– Девушка из Вавилона, хватит! – говорю я ей и внутри у меня всё переворачивается.

Однако она всё не останавливается и разделывает меня заживо. Я пью и пью, но сознание упрямо не хочет отпускать меня. Натренированный желудок крепко принимает удары и совсем не желает давать нужный эффект.

Свет моей души раскрывает вереницу своих бывших. Она тщательно повествует мне о том самом главном – свете её души. Девушка из Вавилона совсем не смотрит на меня, её глаза наполнены радостью ностальгии. А я… я заливаю в себя алкоголь, мне хочется провалиться сквозь землю. Не говоря ни слова я поднимаюсь и, спотыкаясь об углы стен, ухожу в спальню. Там падаю на кровать и безмолвно лежу, как подкидыш. Мне обидно, но я всё ещё не вижу смысла в сражении – человека не исправить внутри, даже если изрешетить всего пулями.

– Вась! Вася! – кричит она, не вставая со стула. – С тобой всё хорошо? Тебе от алкоголя плохо!?

      Не хочу отвечать. Слова стоят поперёк глотки и царапают нутро. Пытаюсь заснуть, насильно отвлекаю себя тем, что скоро день рождения, а дальше может быть будет бабье лето – все получше, чем мокрая опалая листва под ногами. Внезапно в комнате появляется она и пытается меня раздеть. Я лишь вяло отмахиваюсь. Резким щелчком девушка из Вавилона включает свет и начинает пытки.

– Ты что обиделся, Вась? Что случилось!? Это из-за меня или тебе просто плохо? Чего ты молчишь, ты со мной не разговариваешь??

– Да иди ты к чёрту, подруга. Засунь себе куда-нибудь поглубже свою заботу.

Она злиться, совсем не эти слова ожидала услышать. Но девушка бойкая, а потому она разворачивает меня лицом и выдаёт фразу:

– Сегодняшняя ночь будет последняя! Нам больше нет нужды играть – всё окончено.

И всё же, если в тебя стреляют, пытаются ухватить за куртку и повалить на землю, то не пора ли взять чёртову винтовку и размазать стрелявшего? В тот момент всё это показалось мне таким ясным, что я не медля ответил так, как меня научил страх.

– Да плевать мне, раз уходить – так сейчас, – говорю я, и фронт становиться ещё реальнее, я уже в окопе. – Не будем ждать до утра, закрой за мной дверь.

      Мигом накинув куртку, я уже стою в дверях. А Вавилонская блудница широко раскрыв глаза, мигом отрезвев, осознавая, что я уже не притворяюсь, вдруг останавливает меня. Она находит нужные слова, в Вавилоне те выбиты на стенах, иначе и объяснить не могу. День заканчивается, понемногу заканчиваюсь и я, как человек не связанный с фронтом. Мы теперь с ней окончательно по разные стороны баррикад. Идёт война – я стреляю по ней, она делает тоже самое. Ссоры ежедневны и не имеют ни начала, ни конца. В каждой из них попытка ранить другого приобретает всё более ужасающие масштабы. И вместе с этим, та самая влюблённость никуда не девается. После боя мы дежурно идём в кровать.