Я пытаюсь отдышаться, смотря на свет фонарей, который создают узор на потолке. Но и этот свет загораживает скала. Он волком наблюдает за тем, как я прихожу в себя. Полностью одетый. И этот контраст потрясающ.

По лицу видно, в каком он нетерпении, по трению о бедро брюк я понимаю, чего он хочет. И, наверное, мне остается сейчас только это ему дать.

— Это сейчас произойдет, да?

— Что?

— Ну, секс.

— Ты точно девственница, — вздыхает он, очевидно еще надеясь на другое. — Засада.

Я смеюсь, вжимаясь лбом в его грудь, так и оставаясь с раздвинутыми в сторону ногами.

Стыдно ужасно, но почему-то мне это не кажется неправильным. Всю неделю я ждала, когда он сорвется. А еще боялась, что сорвусь сама, сколько раз я увлекалась просто наблюдением за ним, а там на стройке, когда он пошел вперед и не побоялся марать руки.

И все страхи, которые в меня вгоняли отчим и брат, рядом с ними снегом таяли.

Он огромный, злой, мне даже кажется на мир обиженный, но нет никого справедливее и нет никого надежнее.

— Если надо, я готова.

— Пиздец, — выдыхает он и стискивает челюсть. — Я не умею быть нежным.

— Чушь. Тогда я бы уже изнасилованная валялась забитая в угол, а мы все еще здесь.

— Здесь. Ты такая маленькая.

— Я все еще боюсь, что ты меня уволишь.

— Никуда ты не денешься теперь от меня. Будешь работать до старости, пока сама не захочешь стать любовницей. Или женой, там как договоримся с отделом кадров.

— Заманчиво, — это разговор, он такой простой, такой естественный, а его взгляд сейчас больше напоминает мальчишеский, чем мужской. Он сдерживает себя на грани фола, а я жестокая чего-то жду. Руки тянутся к его ремню. Как он еще не слетел не ясно.

— С огнем играешь.

— Ты уже сжег меня, пора ответить тем же.

— Тебе и делать ничего не надо. Я уже уголек в твоих руках.

— То есть будем делать алмаз? — сжимаю выпуклость, что кажется огромной.

— Будем?

Я не могу пойти дальше ремня, и он сам мне помогает. Берет пальцы в свои и засовывает за пояс, вынуждая коснуться твердой бархатной плоти.

— Он не кусается.

— Проблема в том, что я кусаюсь.

— Ну… Тут главное не увлечься. А то так и останешься навсегда девственницей. А мы ведь этого не допустим?

— Ни за что… — обтягиваю плоть пальцами, продолжая смотреть строго в глаза Владимира.

— Только если расскажешь, что делать дальше. Я ведь вряд ли смогу соперничать с твоей рукой.

Корзун сжимает челюсти, задирает голову и смеется. Так красиво, гортанно, что я уже растаявшее мороженное. И понимаю, что скажу глупость, но не могу иначе.

— Мне нравится твой смех.

— А мне твой. И ты, кстати, заметила, что мы перешли на «ты»?

— Я держу в руках твой член. Мне кажется немного глупо называть тебя при этом Владимир Прохорович.

14. Глава 14. Полина

— А я не раз представлял, как шепчу тебе на ушко: Полина Сергеевна, раздевайтесь.

— Настоящий извращенец. — смеюсь я. Его член пульсирует в такт его дыхания. Гладкий. Горячий. И словно в руках держишь источник неведомой силы. —Ты, наверное, хочешь, чтобы я этого гиганта в рот взяла.

— Еще бы. Но я уверен, что до старости я не раз это испытаю. Так что сейчас тебе хватит пары движений, чтобы я оставил тебя в покое.

— Совсем?

— Минут на десять. Может меньше.

Щеки горят, руки почти немеют, но я не чувствую страха или стеснения. Рядом с ним словно все это не про меня.

Я скатываюсь с комода, опускаясь на колени. Медленно, совершенно неуклюже стягиваю его штаны до колен. Оттягиваю боксеры.

Сглатываю, когда воочию вижу предмет своих кошмаров на неделе. Большой, прямой как палка, испещренный набухшими венами.

И я до сих пор не могу понять, как это может в меня влезть. Но не ужас заставляет меня задавать подобные вопросы. Лишь острое любопытство испытать это.