Надин кажется чуточку смущенной, когда признается: – Это я подслушала болтовню девушек-практиканток. Они обсуждали новую ученицу – кажется, восторгались ее «шикарной» фигурой – и вскользь упомянули о ее недавних словах: якобы она сказала, что ей нравится твоя борода. Представь себе только, Элла Вальц считает ее сексуальной! – Подергивает меня за бородку и заключает: – И это та самая борода, которую я частенько прошу тебя сбрить. В голове не укладывается!

– Уверен, она это не всерьез. Элла вообще странная девушка...

– Странная, но и весьма симпатичная, согласись?

– Разве что самую малость, – приходится признать мне. И тут же добавляю: – Однако с тобой ей все равно не сравниться.

– Подхалим. – Надин позволяет мазнуть поцелуем по своей щеке и отпихивает меня в сторону. – Фу, – кривит она лицо, – твоя борода ужасно колется!

Я пожимаю плечами:

– И все равно я ее не сбрею, даже не надейся.

– Готов угодить всем, кроме родной жены, – ворчит она по привычке.

А утром меня ждет очередная настенная живопись, намалеванная той же краской и тем же самым почерком на стенах нашего гаража. И допускать возможность случайного факта вандализма больше не приходится...

На работу прихожу злой и расстроенный, с одной единственной мыслью: выяснить, не проделки ли это безумной Эллы. Вдруг это какой-нибудь сталкерский метод по привлечению внимания...

Вот я ей тогда устрою райскую жизнь! Она у меня еще попляшет.

– Что, простите?

Я настолько погружен в собственные мысли, что вопрос пациентки не сразу до меня доходит.

А она повторяет:

– Как думаете, доктор Бергманн, эта пломба будет смотреться с бордовой помадой?

У меня начинает дергаться правый глаз... Иногда мне кажется, что женщины не с одной с нами планеты, что они плод некой генетической мутации, существующей по каким-то своим неведомым нам, мужчинам, законам.

Какая там, черт возьми, бордовая помада?! Пломба поставлена на первый премоляр верхней челюсти. Туда надо с фонариком заглядывать, чтобы увидеть... Да и то, вряд ли, получится.

Я уже было открываю рот для достойного ответа, когда Элла Вальц меня опережает:

– Полагаю, именно с бордовой помадой она будет смотреться особенно эффектно. Я специально позаботилась об этом!

Пациентка благодарно улыбается, пожимает мне руку с особым чувством... Как будто бы я спас ее любимого котика из-под колес несущегося на всех газах грузовика, не иначе.

И как только она скрывается за дверью, Элла, сложив руки на груди, осведомляется:

– Ну и к чему все эти убийственные взгляды? Чем я снова вам не угодила?

Хорошо, хочет пойти ва-банк – так тому и быть. Вырываю из блокнота чистый листок бумаги и кладу его перед ней вместе с ручкой.

– Пишите, – произношу приказным тоном.

– Что писать-то? – удивляется она. – Заявление об увольнении?

И я не упускаю момент:

– А хотите? – Скрыть надежду в голосе не удается, и девушка отвечает.

– Не дождетесь.

– Тогда просто что-нибудь напишите. Вот хотя бы какая сегодня погода...

Она бросает на меня очередной удивленный взгляд, как будто бы совсем не уверена в моем психическом благополучии. Задумывается на секунду...

– Все, что угодно написать? – уточняет недоверчивым голоском.

И я командую:

– Да пишите уже, в конце-то концов. Меня пациенты ждут, а вы тут казуистикой занимаетесь...

Она пожимает плечами, вроде как, вы сами этого хотели, и начинает водить ручкой по бумаге.

– Не подсматривайте! – велит строгим голосом, когда я от нетерпения выяснить, ее ли почерком изгвазданы мои машина и гараж, пытаюсь подсмотреть написанное через ее же плечо. Закончив, складывает листок пополам и протягивает его мне... – Это от чистого сердца! – произносит другим, весьма многообещающим (читайте: мне не понравившимся) голосом и выходит из кабинета.