– Роман Григорьевич, – легко склоняет он голову, – вы хотели поговорить.

– Извините, Эдуард Германович, я вынужден идти. Я не отказываюсь от разговора, но сейчас мне очень надо уйти.

Роман берёт меня за руку и я успеваю заметить, как Протоков несколько раз обескураженно хлопает глазами. Мы спешим к выходу, пробираясь сквозь толпу весёлых и беззаботных людей. Рома на ходу достаёт телефон и велит водителю подъезжать.

Мы пролетаем через большой бальный зал, оказываемся в фойе и спускаемся по лестнице. Выйдя через большие красивые двери, мы торопимся спуститься по мраморным ступеням крыльца. Я едва поспеваю и отчаянно стараюсь не оступиться и не наступить на подол платья.

Мы уже идём по дорожке и я вижу подъезжающий автомобиль, когда слышу за спиной мужской голос:

– Рыков! Рыков, не так быстро!

Дальнейшее происходит как в замедленном фильме. Я оборачиваюсь и в грузном бородатом человеке в смокинге узнаю Сурганова. Его глаза горят, а лоб закрывает пластырь. Его лицо искажается гневом и, как в дурной постановке, он начинает дико хохотать. В свете фонарей капельки слюны, вылетающие из его рта, кажутся похожими на безумный фонтан.

Он медленно вынимает руку из внутреннего кармана, и я вижу зажатый в ней пистолет. Его ствол направлен на Романа. Я поворачиваю голову, Рыков выглядит уверенно и спокойно. Он, так же медленно, выкидывает руку и задвигает меня себе за спину.

– Сдо-о-охни! – кричит Сурганов и его голос растягивается, как застрявшая магнитная плёнка.

Затем следует яркая вспышка, и он вдруг нелепо кренится и неспешно падает на ступени, и катится вниз. В тот же момент Роман дёргается всем телом и валится к моим ногам.

В моих глазах темнеет, ноги отказываются держать меня и последнее, что я вижу – это мелькающие огни и кружащийся, переломанный и искажённый мир.