[2] Ворон (Кроу) – статический элемент в триклайне с опорой на руки поперек стропы, согнутые ноги упираются в локти, тело наклоняется вперед, носки натянуты. Похоже на птицу, сидящую на ветке.
[3] Катвил – переворот в сторону с опорой на одну руку.
[4] Бэкбанс – прыжок на спину.
[5] «Пьяное солнце» – песня исполнителя Aleksev, популярная в 2016 году.
7. 6 глава. Мой милый
Первое лето в Старолисовской.
Девять лет назад. Август.
Самая терпкая и горькая полынь росла именно на кладбище. По всей деревне к августу она уже отцветала или припекалась солнцем. А за Третьим мостом всё ещё стояла свежая, сочная и распространяла необычный дымный аромат. Уже пятый день Славка собирала серебристые ветки с белёсыми листочками. Пришлось даже на время забросить крапивную пряжу. Правда, интерес к ней утих ещё в июне, как только она вынужденно сбросила обет молчания.
Из упорства и немного из любопытства она выскоблила сухие крапивные стебли и надрала длинных волокон кошачьей пуходёркой. Зофья обещала научить прясть и превращать мягкие травянистые пучки в самые настоящие нити. Только теперь шить крапивные рубашки Славке не хотелось. Даже если она сошьёт их ровно двенадцать штук, они уже не будут волшебными. Шинук вынудил её заговорить.
На кладбище она приходила с утра, а возвращалась только к обеду. Полынь собирала недолго и, сложив ароматные пучки в тени самого огромного дуба, начинала свой привычный обход. Сначала прибирала дикие бесхозные могилки, на фоне ухоженных участков они смотрелись особенно жалко и сиротливо. Речной водой поливала цветы и приносила новые, свежие, расставляла их в вазочки или оставляла букетики прямо у памятников.
Кладбище называлось Старым, старым и было, на нём давно никого не хоронили. Исключение делали редко и только для местных в третьем поколении. Например, для тёти Светы и отца Кристины, той самой Мёртвой девы, а в центральном проходе ближе всех к мосту находилась могилка новорождённого сына главы от третьей, самой рыжей, любовницы. Славка любила этот памятник больше других, хотя в уборке он точно не нуждался. Она носила к гранитному мальчику букетики фиалок и смахивала паутину. Иногда плакала, обнимая его, и пела ему песни. У заросшей и заброшенной могилы погибшего в пожаре гувернёра она долго стояла, пытаясь представить себе его жизнь и любовь. В деревне все обсуждали сгоревшее поместье и потерянные драгоценности, мало кто вспоминал, что в огне погибли люди: горничная и гувернёр. Не дворяне, ну и ладно. Она пыталась расспросить об этом маму. Зофья охотно обсуждала всё на свете, особенно людские пороки, но о пожаре не говорила. Никогда. У горничной не было могилы, её так и не нашли под сгоревшими обломками, не было последнего приюта и у Мёртвой девы.
Местные дети сюда не ходили. Как и положено, кладбище считалось сосредоточием потусторонней нечисти. Не без помощи Славки по деревне бродили страшилки о том, что из могил встают умертвия, а в полнолуние распахиваются пасти могил. На действительности же старый погост был самым спокойным местом в Старолисовской, тут кишела жизнь, колосились лечебные травы и пели сойки. Здесь радость ощущалась острее, а печаль казалась вполне выносимой. Кладбище обладало особой целительной атмосферой, без опустошающей мрачности или чёрной тоски. Тут Славка пела свои странные придуманные песни с несуществующими словами. Она вынимала их из своих снов, не знала их значений, а потому слагала собственные.
Славка несла через мост объёмный пучок полыни, когда уловила промчавшуюся по лесу волну. Остановившись, прислушалась к птичьей перекличке и, бросив пахучую траву, побежала через деревню. Намеренно не сворачивала на улицы, пробиралась «задами», пока снова не оказалась в объятиях столетних дубов. Перебежав через Третий мост, она нащупала босой ногой мерцающую тропку, дальше неслась только по ним, перебегая с одной на другую, иногда выпадала в обычный лес, полный звуков, и снова ныряла в безвременье.