Мучительная, гробовая тишина не прекращается. У меня настолько звенит в ушах, что я не слышу признаков его жизни… в глазах темнеет. 

Вновь касаюсь спины Коула. Пальцы скользят по его четким татуировкам, впервые увиденным так близко. Никогда не было возможности рассмотреть замысловатые рисунки, изучить. А теперь наощупь могу… не запретит никто. 

 Как я и предполагала, на торсе моего мужчины нет и пяти сантиметров кожи, не забитых историей его жизни. 

Кончиками пальцев веду под лопатками, опускаясь ниже, повторяю контур замочной скважины, что первой бросается мне в глаза. И это несмотря на то, что его тело — лабиринт из тату и рисунков. Именно эту наколку я замечаю первой, возможно, потому что она дублируется. 

Первая — замочная скважина на затылке, ограничивающая широко раскрытый глаз со слезой. 

Вторая — портрет плачущей женщины, чем-то напоминающей музу из древнегреческих мифов. Кто она? Что означает эта тату? Реальная ли это девушка? Его бывшая или просто образ из легенд? Жадно изучаю карту на теле Коула. Целый клад нерассказанных историй. Словно личный дневник, как у моего отца. 

«Это личный дневник, милая. Дневник, который полностью могу прочитать только я… и твоя мама. Дневник, из которого я бы не стер и строчки. Даже если бы захотел — пришлось бы содрать кожу», — вот что сказал мне отец, когда мне было двенадцать лет и я полюбопытствовала у него, зачем ему столько чернил на коже. 

Я замечаю огромное темное крыло, почти на половину спины. Фраза на латыни слева от позвоночника… на внутренней стороне предплечья еще одна интересная находка — имитация разорванной человеческой кожи, сквозь которую проглядывает роботоподобная рука, под стать той ноге, что я заметила у горничной в отеле Вегаса. 

Его тело — произведение искусства. 

А еще, оно насквозь пропитано болью. 

Ее слишком много. Он соткан из нее, создан из нее… Боль — это 99 процентов того, что у него внутри. И он сеет вокруг лишь то, чем является сам. 

Наконец, я на корточках обхожу Коула, чтобы оказаться перед его лицом. Нащупываю пульс на запястье мужа и с облегчением выдыхаю, обнаружив, что он есть. Бьется, еще как. А я ведь и правда уже допустила жуткую мысль, что у него сердце могло остановиться от моей избивательной истерики. 

— Попалась, Пикси? — сдавленно выдает он, хватая меня за руку. Вздрагиваю всем телом, заглядывая в его резко открывшиеся глаза. Он издевается. 

— Ты сумасшедший, — слегка ударяю его по вздымающейся груди. — Ты напугал меня! Как ты мог притвориться мертвым? Боже, я вышла замуж за психа…, — с возмущением восклицаю я. 

Не в силах сдержать негодования, кусаю губы и выстреливаю в него осуждающими молниями. Колман, приподнимаясь на локтях и руках, садится, кидая на меня изучающий взор. Такой внимательный. Исподлобья, пронзительный. 

Когда наши взгляды встречаются в поединке, где-то в этой галактике случается взрыв. 

Я забываю, что мы совершенно обнажены, потому что не чувствую перед ним никакого стеснения. И все больше набираясь смелости, не испытываю стыда, когда мой взгляд изучает его каменный пресс, косые мышцы, угловатые ключицы… или спускается к чертовски мощному и объемному члену, вид которого всегда вызывает во мне волнение и сладкое томление внизу живота. 

Даже сейчас, когда боль только немного утихла. Должно быть, я просто переключилась. 

— Смирись со своим выбором, ангел, — нежно кусая меня за плечо, заявляет наглец. Как ему удается из сущего дьявола превратиться в ласкового тигренка за считанные минуты? 

— С выбором?!? Ты не оставил мне выбора! Ни в чем! Ты... ты…, — задыхаясь, я пытаюсь выдохнуть все обвинения разом.