Тактику свою товарищи отточили до совершенства и с коллегами не делились ею, как профессиональный секрет хранили. Пончик, который как раз о таковом размышлял, вслух задумался:

– Свечку надо в церкви поставить богу, надоумил за то, что работать так. Отблагодарить его срочно нужно, не ровен час разобидится да замастырит каку.

Кацо, поглядев на набожного не по профессии товарища, ничего не сказал, только пальцем покрутил у виска, а Буча:

– Балабол ты, Пончик! – вразумил. – Конченый демагог! Тот бог, в церкви которому свечки ставят, не наш, наш бог – Мефистофель, сатана с рогами. Может, это именно его заслуга? Он, мне кажется, скорей обидится да такого в зад насыплет перца, что чесаться будет долго жопа. Так что лучше не гневи кормильца.

– Цыть, балаболы! – вспылил Кацо. – Языки позатыкайте в задницы! Зыркать надобно, а не болтать! Шейные перископы и шнифты в положении держать рабочем! Порицание Бучи и Кацо выговор Пончик принял как должное. «А ведь правда, – подумал он, – вдруг сам сатана печётся о рабах своих неправедных, а ему, бедняге, ноль внимания, никакого уважения тебе, почёта. За такое отношение к себе так может наказать, поди-ка, богу как и не придумать даже!».

А дух, о котором вам я упоминал вначале, пролетавший мимо троицы как раз, услышал разговор на перроне, ну и позабавиться решил немного над философами уголовными. Так уж очень пошутить любил. Послал он, балуясь, безобидную флюиду в Бучу, и кольнула та его легонько прямо в темя самое. Вроде чепуха, только именно тогда укол был, когда Буча пачку сигарет бросал пустую в урну. Дрогнула рука картёжника, ну и угодила эта злополучная пачка точно в нос патрульному – чинно шествующему сержанту.

Гнев закона стража мог не только испортить работу начисто, но и неприятностей принести кучу. Чтобы избежать последствий, картёжник и величайший психолог Пончик, руки приложив к груди, с миной бесконечной покорности и кроткого сожаления обратился к милиционеру, рта пока тот не успел раскрыть:

– Извините, гражданин начальник, товарища! Тёщу только вот похоронил несчастный, с той поры переживает очень. Стал задумываться без причины. Уж простите, так любезны будьте.

Два червонца милиционеру сунул в руку Буча. Тот взял денежки и, погрозив сурово пальцем длинным, дефилировать продолжил дальше. Всё на том и обошлось без шума. Пончик, явно чувствуя связь конфуза, непотребного разговора и сил неведомых, только хотел задуматься о небесных покровителях, как глаз набитый Кацо меж раздвинутых штор вагона молодого высмотрел офицера, тосковал один в купе как раз что. Опыт подсказывал – высшая кандидатура.

Подходило к отправленью время, и пора уже садиться было. Подал знак вполне понятный двум товарищам своим Кацо, и, десятку дав проводнику знакомому, ловко троица в вагон шмыгнула.

Вздрогнул «Москва – Баку» и, медленно набирая ход, дальше поплыл на юг.

В том же поезде как раз ехал бортовой инженер стратегического бомбардировщика гвардии старший лейтенант Шухов. Возвращался он домой на службу в Чу после прохождения очередного ВЛК в ОВГ – госпитале окружном военном. Хочу напомнить тем, кто не читал моих книг досель, что в Авиации Дальней окрестила военная братия инженеров бортовых – кочегарами. Так что далее не удивляйтесь, встретив слово это.

Итак, кочегар Шухов покидал Ростов. Вздохнув, поглядел он в окно вагона на удаляющийся перрон и почувствовал, как грусть расставания с любимым городом томно в душе заныла.

Этот город Шухов очень любил, как-то пришёлся вот по душе – и всё. И темпераментом южных людей, и Доном чудным, и девчонками бесподобными завоевал сердце кочегара Ростов. Потому и ныло каждый раз внутри, болело, когда прощался с ним инженер.