Конечно, он пытался убедить их, что в этом нет никакого злого умысла. Что пуговица на воротнике растегнута, потому что иначе воротник сдавливает ему горло, и тяжело дышать. А рукава и вовсе нормально не застегиваются. И что вообще вся тюремная форма ему мала. В ответ он услышал, что и застегнуть-то ему не проблема, что делает так иногда тот во время проверок, что и с рукавами тоже самое, что все это грубые нарушения дисциплины.

И снова он пытался говорить, что, действительно, технически застегнуть он может, но не более чем на пару минут, пока проходит проверка. Что и делает-то он это только для того, чтобы в его действиях не находили злого умысла, которого в нем нет.

На что ему в очередной раз сказали, что именно и есть злой умысел в том, чтобы после ухода проверки демонстративно возвращать все назад в неправильное положение, и что раз ему по-хорошему непонятно, так придется понять по-плохому и посидеть в изоляторе.

С помойным ведром, и двумя квадратными метрами свободного пространство. Вот, все, на что ты можешь рассчитывать, Ваше Преосвященство Самох…

Не прошло и нескольких часов, как в следом за ним, в камеру напротив подселили все того же душевнобольного, способного орать и днем и ночью без устали. И в очередной раз вдобавок к едкой вони от собственных же фекалий и мочи, добавился звуковой аккомпатимент из помещения напротив.

В первый такой день Самох не заснул, и весь будущий день провел в бесконечных стараниях не заснуть, то и дело клюя носом в каждую минуту. Периодически в камеру заглядывал надзиратель и стучал дубинкой по решетке с одной стороны намекая на то, что он все видит, и стоит только прикрыть глаза чуть дольше, чем на время моргания, так он тут же доложит о нарушении – заключенный в ШИЗО спит в неположенное для этого время. А с другой стороны подобное внимание вселяло некоторую уверенность в Самохе – он продолжал понимать, что вся эта чертова конструкция тюремной администрации заключения возможно создана вокруг него, чтобы добиться от него чего-то. Это понимание не позволяло в нем потухнуть чувству собственной важности перед окружающими – так необходимое в условиях, когда нет никаких прав ни на что.

В эту же он заснул. Сил не было ни на что, и даже крики из камеры напротив со временем слились в такой фон, что это перестало мешать. Снилась в этот раз его бура негласного ресурса и Рамбанхр, который стоит во главе ее. Для начала они избили до полусмерти Гузоха, затем вывели несколько чумов из СЧК и расстреляли их, затем приволокли саму Ананхр и стали глумиться над ней, обзывая выскочкой и шлюхой, работающей своим сладким местом. При этом во сне нельзя было нормально увидеть ее реакцию или хотя лицо. На этих криках сон закончился, Самох очнулся и услышал, что это вопли из камеры напротив. А было так легко ощущать возле себя присутствие боевого подразделения Церкви…

Через день штрафные дни в ШИЗО закончились, и Самоха снова отвели в его обычную камеру, где стоял сломанный унитаз все с лежащим в нем дерьмом и, разумеется, роем мух над ним. В этот день не предполагалось выходить из камеры, кроме как для вечернего построения и поверки, и если бы не постоянный спутник из камеры напротив, которого также освободили из изолятора и приволокли обратно. К нему было, по всей видимости, такое же отношение как и к священному ведру в ШИЗО – его нельзя было трогать, что-то менять, обращать внимание надзирателей и вообще единственное, что полгалось с ним делать, так это переводить с одного места на другое причем в строгом соответствии с местонахождением митрополита. И если ведро по понятным причинам было обычным, то это уникума без сомнения выкопали из какой-то другой тюрьмы и поместили в эту, чтоб одной известной персоне было не скучно.