В свою очередь тот, кто считает, что может взывать к их совести, делает это, исходя из другой совести, собственной чистой совести, и поэтому под ее влиянием он рискует прибегнуть к тем же средствам, что и они. Следовательно, искать решения для больших конфликтов на уровне справедливости и чистой совести бесполезно.

Все, что меняет привычный уклад, воспринимается совестью как угроза, причем как совестью индивида, так и совестью его группы, если между ними вообще можно провести различие, ибо в конечном счете всякая совесть – это совесть группы. Новое угрожает единству группы и тем самым ее выживанию в прежней форме, ведь, впустив в себя новое, она распадется или будет вынуждена перестроиться.

Многие политические идеологии, например коммунистическая, через какое-то время рухнули, поскольку не могли бесконечно противостоять воспринимаемой реальности. Правда, произошло это только после того, как ради выживания этих групп были казнены или погублены как-то иначе (например, обречены на смерть от голода, разразившегося вследствие этих идеологий) многие из тех, кто указывал на их иллюзорность.

Только если группы, сформировавшиеся вокруг новых идей, достаточно сильны, чтобы защитить своих членов от воли к уничтожению со стороны старых групп, их приверженцы могут не бояться за свою жизнь. Кто слишком рано осмеливается выйти вперед, оказывается под угрозой. Предостерегающее тому свидетельство являют собой многие еретики и другие отступники.

Но были ли злодеями те, кто распинал или публично сжигал еретиков на кострах? Они боролись за выживание своей группы и вместе с тем за свое собственное. Их воля к уничтожению служила выживанию, так что они следовали своей чистой совести.

Несмотря на то что под влиянием своей чистой совести кто-то – по каким бы то ни было причинам – кого-то отвергает, под давлением другой внутренней инстанции он вынужден дать этому отвергнутому место в своей душе. Это проявляется в том, что он вдруг начинает чувствовать в себе то, чего не приемлет в другом, например его агрессию. Только цель агрессии оказывается смещена. Она направляется не на тех же людей, что у отвергаемого им агрессора, а на других, тех, кого он с ним ассоциирует, хотя, возможно, между ними нет ничего общего. Поэтому ему остается невдомек, что в его случае речь идет просто о смещении, а импульс здесь тот же самый.

Но странным образом некая скрытая внутренняя инстанция, восстанавливая равновесие, вынуждает чистую и в то же время слепую совесть наступить на собственные грабли и потерпеть неудачу.

В этом контексте происходит еще одно смещение: с тем, что мы отрицаем и отвергаем в самих себе, мы боремся не в себе, а в другом человеке, как описано Фрейдом в его работах на тему проекций.

Следующее смещение проявляется в том, что дети демонстрируют в своем поведении то, что отвергает кто-то из их родителей. Мы обнаруживаем это, к примеру, у многих ультраправых. Своим радикализмом они часто отдают дань уважения своему отвергаемому и презираемому матерью отцу. Но то же самое мы наблюдаем и у многих из тех, кто ведет с ультраправыми борьбу. Они делают это с той же агрессией и теми же средствами. Но все – с чистой совестью.

Мы сможем лучше понять эти взаимосвязи, если мы рассмотрим их, используя образ поля. Руперт Шелдрейк говорит здесь о духовном поле или расширенном разуме, по-английски это звучит как extended mind. По его наблюдениям, между живыми организмами существует коммуникация, понять которую можно, только предположив наличие некоего духовного поля, в границах которого они пребывают. Как иначе объяснить, что животное находит именно то растение, которое ему необходимо, чтобы справиться с физическим недугом, или что собака знает, когда ее хозяин отправляется домой? Только предположив существование такого общего поля, можно понять и феномены, проявляющиеся в семейной расстановке, например, что заместители определенных членов семьи, будучи расставленными в пространстве по отношению друг к другу, вдруг начинают чувствовать то же, что и те люди, которых они замещают, ничего о них до этого не зная.