Когда кафе опустевает, Регина понимающе уводит Селин в нашу детскую комнату. Вместе с ними в качестве надзирателя направляется человек Рамиса, и мне хочется взвыть: неужели у нас нет ни единого шанса на побег?

Пока официанты уходят убирать двор кафе, я отрешенно опускаюсь на первый попавшийся стул и слушаю за спиной неторопливые шаги. Они звучат в такт моему сердцу, которое также спокойно бьется и больше никуда не бежит, как раньше – в мои восемнадцать.

Но стоит Рамису только прикоснуться ко мне, как я тут же подскакиваю со стула и отшатываюсь в противоположную сторону.

Падает стул и переворачивается стол, бьется посуда и вконец разбивается мое доверие к этому человеку.

– Не трогай меня! Не трогай, ладно?! – произношу чуть истерично.

– Успокойся, Айлин.

Рамис.

Мой жестокий муж. Бывший муж. Он срывает все маски и оголяет мой истинный страх к нему.

– Со мной нельзя как раньше, Рамис.

– Я понял.

– Нет-нет, ты ничего не понял! Ты наплевал на нас всех, Рамис. Ты наплевал, а теперь вернулся. Для чего? Скажи мне: для чего?!

– Давай поговорим, Айлин. Сядь.

Оглянувшись за плечо, я ловлю на себе напряженные взгляды нескольких амбалов. Они стоят за дверью, чтобы не пугать мою дочь, но чтобы испугать меня.

Регина выходит на звук, но я убеждаю ее, что все хорошо.

Все хорошо, несмотря на разбитый графин, испорченную дорогую посуду и поломанную ножку стола.

– Сядь, – командует муж. Бывший, конечно же.

Я ставлю стул на место и внутренне сжимаюсь, когда Рамис приближается ко мне чересчур близко, но останавливается возле рухнувшего стола и поднимает его. Он безнадежно сломан, придется вызывать мастера.

– Мои люди починят, – обещает Рамис.

Я молчу, наблюдая за его действиями исподлобья. Поправив свое белоснежное шелковое платье, я свожу колени вместе и выжидательно смотрю на Рамиса.

– Красивое платье. Напоминает твое свадебное.

– Не стоило напоминать, – шепчу тихонько. – Теперь оно будет ассоциироваться у меня с тем днем.

– Ты повзрослела, Айлин. Смотрю, наточила свой и без того острый язык.

– Да. После того, как ты его сточил.

Я незаметно сжимаюсь и сцепляю руки в замок до побелевших костяшек. Если бы я заговорила с ним так в свои восемнадцать, то могла запросто разозлить его и получить легкую оплеуху – совсем безболезненную, но жутко унизительную.

– Чего ты хочешь, Рамис?

– Дочь – моя.

Боже, он не спрашивает.

Рамис утверждает.

– Была бы, – поправляю осторожно. – Если бы ты не отправил меня на аборт. Поэтому у тебя нет дочери.

– Довольно игр слов, Айлин. По крови она моя. Завтра утром я заеду за вами, и мы сделаем тест, чтобы уладить вопрос с твоим отрицанием действительности. Будь реалисткой, Айлин: беременность наступила в браке, и отцом могу быть только я.

К сожалению, да.

Потому что на измены, в отличие от Рамиса, я была не горазда.

– И у тебя есть только два варианта, – подводит Рамис.

– Какие же?!

Рамис широко расставляет ноги и смотрит на меня с легким прищуром.

У меня же резко холодеют конечности, потому что я знаю: ни один из его вариантов мне не понравится.

– Первый вариант: быть хорошей девочкой и пойти на компромисс. И быть плохой девочкой, но тогда и последствия будут плохими, Айлин. Для тебя.

– Снова мне угрожаешь, да? – мой голос ломается.

– Ты по-другому не понимаешь.

– Ты по-другому не умеешь!

Вскинув взгляд, смотрю прямо на Рамиса.

Потому что он смотрит на меня уже очень давно, не отрываясь.

– Ты изменилась, – замечает он. – Я тоже изменился. И я хочу принимать участие в воспитании дочери.

– Нет-нет-нет! – взмолилась я. – Умоляю тебя: сейчас же замолчи!

– Айлин, – произносит спокойно.