—Извините, простите, — официант пытается что-то предпринять, но тут уже не поможешь. Мальчишка напуган, а я не стерва, чтобы винить его в том, в чем он совершенно не виноват.

Меня от злости изнутри раздувает. Как же хочется вмазать по этой наглой роже своего бывшего телохранителя. Ты мне будешь характер показывать?

—Все хорошо, правда, — вежливо отвечаю, схватившись за салфетку. —Я в уборную, прошу меня извинить, — комкаю салфетку и бросаю перед Женей, который сейчас темнее тучи.

Это смотрится недвусмысленно, и только тупой бы не понял. Я бы с радостью бросила ему это в лицо, но воспитание не позволяет.

Детский сад, да? Штаны на лямках! Вот только в этот раз у тебя не выйдет просто взять и перехватить меня.

—Вы свободны, не переживайте, все хорошо! — командует мэр, и его голос сейчас не лишен смешинки.

Ты зачем это делаешь, а? Снова меня зажать в туалете как девицу легкого поведения? Сыграть на чувствах? Так хрен тебе!

Подгоняемая неведомой силой, я иду не в сторону уборных, а к помещениям для персонала. Сейчас с Женей говорить я не готова, впиться в его шею руками — да. Скомканно пояснив суть дела выбежавшей официантке, мысленно взываю ко всем богам, чтобы она меня провела в свою уборную.

Это срабатывает, но стоит нам пройти в коридор, ведущий к черному входу, как за спиной слышится отборная брань. Я повернуться не успеваю. Меня сбивает вихрем, состоящим из родного запаха, что сейчас приносит боль, резких объятий, оставляющих жалящие укусы, и бешеной энергетики, исходящей от самого главного мужчины, укравшего мое сердце.

—Довела меня, Света. Довела, блять, — сталкиваемся лбами, официантка верещит, на что Женя шипит ей грубое:

—Спокойно. Личная охрана мэра Белова! — рот мне закрывает ладонью и, перехватив за талию, уносит в сторону выхода. Сердце стучит в висках и в горле, я пытаюсь вырваться, но каждый удар, нанесенный Жене, не приносит никакого морального облегчения, не является средством к освобождению.

Я только распаляю мужчину сильнее.

—Когда я сорвусь, полетят головы, — финиширует с приговором, а моего тела касается морозный воздух зимнего вечера. —Свадьба, блять, дети. Я убью его голыми руками, мать вашу!

Отпустив меня, он стягивает с себя пиджак и бросает мне на плечи, но я тут же вздрагиваю, и несусь в сторону черного входа. Женя меня догоняет, со спины к себе прижимая и в волосы впиваясь губами. Они шепчут медленно:

—Скажи, что ты уходишь.
—Нет, — ломаю себя пополам, но отказываю. По щекам начинают литься слезы, я тут же их стираю тыльной стороной ладони.

—Ты доводишь до греха, — рука скользит выше, а затем он перекидывает меня на плечо. И плевать, что я верещу на всю улицу. Никто не приходит на помощь, а спустя мгновения я оказываюсь в огромном черном внедорожнике.

Женя криво улыбается, перехватывая меня за подбородок и толкая к себе ближе. Мы на заднем сидении, и теперь я на нем верхом. Он взбешен, но и я не брызжу счастьем.

По телу скользит трепет, радость и тут же меня накрывает горечь от происходящего. Я не должна радоваться его близости, не должна испытывать то, что испытываю, но все равно…Хриплю из последних сил:

— Отпусти меня, немедленно отпусти! — царапаюсь, бьюсь, пытаюсь вырваться, но попытки проваливаются, ведь Женя, очевидно, сильнее и быстрее меня по всем пунктам. —Не смей ко мне прикасаться, — скулю, стараясь не смотреть в родное лицо.

Это слишком больно, чтобы снова переживать. Пятерней бывший телохранитель накрывает мой затылок и поворачивает голову к себе, впиваясь в меня болезненным взглядом, от которого ведет.

—Куда ты намылилась, Света? Какого, блять, черта ты с ним сегодня?