– Очень на видном месте не пиши, чтобы не каждый видел, а кому надо, тот и поймет, – очень серьезно пояснила Зина.

И с той поры в нашей палате, как кто чувствовал усталость от болезненных уколов, или надоедало лежать под медленно капающей капельницей, или приходил плохой анализ, каждый кричал:

– Ну, всё, надоело. Приеду домой, напишу: «Меня нет дома!!»

Может быть, и правда написать?

Лежим, делать нечего, читать надоедает, Зина рассказывает про свару с соседями, которые забор не там поставили, потом баню построили, по пьянке ее сожгли. Попутно выясняется, что у нее дочь в разводе с мужем, внук, и маленький правнук. Потом всплывает еще внук.

– У Гали двое детей? – спрашиваю я.

– Нет один, Пашка. Николай от другой дочери, от Маши.

Зина молчит, пауза длится, потом начинает рассказ.

Рассказывает она давно пережитое спокойно, буднично:

«Маша, дочка моя старшая, умерла. Ей всего-то сорок два года и было.

Пообедала, поболтала с Галей по телефону, потом прилегла на диван посмотреть телевизор и задремала.

Генка, муж ее, стал с ней разговаривать, она молчит. Он подошел, чтобы разбудить, а она холодная.

Генка звонит Гале:

– Галя, Маша умерла.

А Галя рассердилась:

– Ну что ты несешь, я только что с ней разговаривала.

– Да, говорит он, – тогда она живая была, а сейчас умерла.

А когда Гале сердце прихватило, ей кардиостимулятор поставили. Она всё время с эти аппаратиком ходит. У нее сердце хуже моего. А я что, я старая.

У Зины мерцательная аритмия. Ей дают кардикет, от которого у нее сильные головные боли, и она целыми днями лежит, завязав голову платком.