– Это точно почки! Сердечные отеки были совсем другие!

Врач поясняет практикантам, что в брюшной полости у меня тоже жидкость. Я подтверждаю, что не могу есть. Даже маленький кусочек вызывает перенасыщение, будто встала из-за новогоднего стола.

–А можно как-то увидеть эту жидкость? – Спрашивает мальчик с серьгой.

– Можно заключить по тому, что вам сейчас рассказывают.

Странно, что эти люди так интересуются моим телом. Я сама так не интересуюсь. И  мне некогда обращать внимание на сигналы организма ! И по врачам с чуть припухшими по вечерам ногами и усталостью ходить некогда и неохота.

Вся троица уходит.

Входит Нина и несёт мне капельницу. Ох, снова продырявят меня.

За ней входит ещё женщина с короткими светлыми волосами – Антонина Петровна.

Они долго изучают мои вены. Отёки мешают им поставить капельницу.

Антонина Петровна смотрит на моё опухшее лицо, которое в лежачем положении ещё круглее.

– Зато ни одной морщиночки! Супер- ботокс! Завтра полегче станет. Пройдут отеки.

В правой руке, наконец, находят вену и ставят мне альбумин. Я отдыхаю.

С одной из кроватей приподнимается женщина и представляется Ириной. Говорит, что плохо сегодня чувствует себя, может, позже пообщаемся.

Обед. Еда отвратительная. Суп с капустой и крупой. Слипшиеся макароны и гигантский кусок варёной печени, которую я не ем никогда, даже хорошо приготовленную.

Я съедаю пару ложек супа, остальное спускаю в унитаз.

Немного тоскую, но чувствую облегчение, что мне не нужно на работу.

Я плохо запомнила свою первую встречу с Верой Григорьевной. Я утомилась, у меня болела голова, калейдоскоп персонажей. Высокая женщина с каштановыми волосами до плеч пришла сообщить мне, что завтра у меня будут брать кровь. Много крови. Есть ли у меня родственники? Смогут ли они отвезти пробирку с моей кровью в лабораторию Первого Меда на анализ? В состоянии ли я оплатить эти дополнительные расходы? На все вопросы я отвечаю утвердительно.

–А кем Вы работаете?

–Немецкий язык преподаю.

–Значит, всё будет в порядке.

Интересный вывод, почему это? А если бы я была водителем троллейбуса или менеджером, то всё было бы плохо? Больше сегодня не происходило ничего интересного.

Валялась на кровати, отвечала на сообщения, договаривалась с мужем о том, как он повезёт пробирку с моей плазмой в лабораторию.

Отбой! Всем спать! Но я еще не знаю, что спать не смогу теперь очень долго.

Уснуть в густонаселённой палате не получается категорически.

Едва задремала, как из сна меня вырывает пронзительный крик бабули слева:

– ВООООВААА!!! ВООВа!

Я не знаю, кого она зовёт и зачем. Может, это её сын. Кто- то, кто ухаживает за ней дома.

Ирина говорит строгим голосом:

– Бабуля, хватит! Это больница, здесь нет никакого Вовы. Дайте поспать!

– А Марина? Её тоже нет? – спрашивает бабуля с табличкой на кровати.

– Нет, никого нет. Все хотят спать!

– От, блRдь! Ни Марины, ни Вовы. И как жить- то теперь? – задаётся риторическим вопросом Чеснокова.

Какое- то время тишина.

Но из дремоты вырывает храп, свист и хрипы бабули по фамилии Василькова. Я узнала ее фамилию во время вечерних процедур. Она плохо слышит, ей бы тоже не помешала табличка, но ее почему-то не подписали. Медсестры кричат ей прямо в ухо, когда хотят уточнить фамилию. Она реагирует не всегда, слышит через раз.

У Васильковой больное сердце. Она почти не может лежать, больше сидит.

И из её груди рвётся рыкающий тигр. И стоны.

Я сочувствую бабуле, понимаю, что это не её вина, что она сама страдает. Но эти ужасные равномерные хрипы с постаныванием невыносимы.

Я пытаюсь заткнуть уши наушниками, укрыться одеялом- ничего не помогает. Слушаю детективные истории Youtube, и у меня получается задремать.