– Угу. Испугались, – фыркнул Сергей. Я сжал кулак в кармане и продолжал:

– Боги простили моортов и взяли с них обещание, что они будут жить рядом и никогда не забывать их. С тех пор моорты селятся в священных рощах, а боги и предки защищают их – так гласит предание. А так как население росло, то и вскоре жить стали не просто около, а вокруг рощ, делая их центром своего мира.

– Я знаю, я знаю! – подпрыгнула Елена. – Как символ мирового древа!

– Правильно, – снова обрадовался я. – Кстати, в нашей Священной роще, не той, которая для туристов, а настоящей, есть одно мировое древо. Но я вам его не покажу.

– А ты его видел?

Я многозначительно промолчал.

Елена счастлива. Глаза остальных становятся сонными, Анна и Сергей утыкаются в мобильники. Как раз развилка дорожки, и я, недолго думая, сворачиваю на боковую дорогу, которая не для туристов – здесь трава лезет прямо сквозь асфальт, а местами дорога совсем вырождается в тропинку. Путь упирается в забор-сетку одного с нами года выпуска. Отпираю ключом хилую калитку – лось вроде Евгения запросто её снёс бы и так, но кому это надо.

Идём.

– Традиции моортов не смогла выкорчевать даже насильственная христианизация, длившаяся на протяжении нескольких веков. Как будто их действительно кто-то защищал. В отличие от соседей, наши предки по-прежнему почитали хозяев рощ как своих защитников и благодетелей – что не мешало им верить заодно и в Христа, – слева показывается старая полуразрушенная церковь, основанием ушедшая в землю, и я указываю на неё. – Там была долгая взаимная травля, то-сё, но в конце концов победила дружба. Правда, последний царь Николай, – я тщетно попытался вспомнить его номер, но от волнения в голове всплывало только дикое 37. ЕГЭшник, блин. Я мысленно выругался и продолжил: – в общем, этот царь хотел наводить тут порядки. Его отец, Александр, уже хотел, но руки не дошли, а у Николая тем более. А потом и вовсе пришли большевики.

– И всё разгромили окончательно, – Сергей закатил глаза и решительно направился к церквушке.

– Стой! – крикнул я, но он меня проигнорировал. Я сделал знак группе и последовал за самовлюблённым индюком. Елена нахально подхватила меня под руку. Я вежливо высвободился.

– На самом деле, – на ходу рассказывал я, – большевики очень внимательно отнеслись к местным традициям. В 20 веке наконец спустя столько веков прекратилось противостояние… – я запнулся о кочку, – противостояние церкви и культуры, длившееся столетиями. Именно большевики… придумали… сделать всё, что вы видите, музейной зоной. Ау-ау-ау-тентичные здания Старого города, Рощу, старое кладбище – всё сделали парковой-музейной зоной, а для людей построили…

– Бетонные коробки, ага, – сказал Сергей, останавливаясь перед полуразрушенной стеной. – А вот это – оно само получилось, Союз тут ни при чём.

– Слушай, ты можешь помолчать и вернуться на дорогу, дружок? Тогда я тебе расскажу, как в девяностые сократили финансирование и кладбище пришло в упадок, но Директор…

– Набил себе карман. А то я не знаю, – Сергей фыркнул и махом залез на стену. Полетели мелкие камешки и песок. Я прыгнул, чтобы схватить наглеца за ногу, но не успел. – Я знаю, что вы все тут только и делаете, что набиваете карманы. Можешь мозги мне не мыть. Я знаю, как всё было.

– Сергей, слезай с культурного достояния, – я нашарил в кармане телефон. Достал, выбрал контакты.

– А что ты мне сделаешь? Мышам кабинетным позвонишь? Ну валяй, звони.

Палец замер над зелёной кнопкой. Я закусил губу.

Позвонить Ильичу сейчас? Расписаться в своём бессилии?

Да чёрта с два!

Я занёс руку с телефоном для броска. Лучше я сейчас собью придурка на землю…