Он видел это всё, но не мог понять одного. Почему вокруг беснуется чуждая ему воля, а он, привыкший доверять лишь своему чутью, люто ненавидящий всякую несвободу, способный неудержимо сражаться, прорубая себе путь к упокоению сквозь любые преграды, он продолжает лишь беспокойно оглядываться туда, за спину, откуда дует страшный сегодняшний ветер. Не ощущая самого ветра. Не нуждаясь в борьбе с его кромсающими плоть клинками. Не зная страха…

Как можно бояться того, от чего не нужно бежать. Только помани, и он – твой. Отныне только ты будешь возвещать свою волю окрестным травам, и никто иной не посмеет перечить истинной свободе, которую она раз и навсегда принесёт…

По спине пробежал холодок. Тишина и спокойствие вокруг него затягивали, неслышным мороком проникали в сознание, отравляя душу, спутывая мысли. Что это за странное мерцание пробежало по колышущемуся пологу разнотравья? Почему вдруг оттенки зелёного сменились пятнами красного, бордового, рубинового, алого, грязно-коричневого? Словно это не хрусткий стебель истекает соком под порывами ветра, а грозный воитель в изрубленной кольчуге медленно слабеет от оставленных на его теле многочисленных ран. Это не корень расшатался, грозя оборваться от любого дуновения, это целый род хоронит одного за другим своих лучших сыновей, вкладывая затем рукояти ещё не остывших мечей в хрупкие девичьи ладони. Это не оборванная листва носится на ветру, это души человеческие не могут найти упокоения в безумном танце ветров.

Он ведь именно это боялся увидеть, от этого прятался в заветной тиши собственной отстранённости. Его дело было – убежать, скрыться, не дать себя обмануть кажущейся силою дарёных заклятий. Но он не мог больше оставаться тут, в тиши, заставляя бороться других. Именно у него достаточно силы, чтобы сражаться. Только-то и нужно, что не дать себя обмануть вражеской приторной лести. Сколько погибших друзей нужно оставить позади, чтобы осознать значение простого слова: ненависть…

Видение рассеялось. Ему осталось только повернулся навстречу безумному ветру.

Ксанд вскинул непривычно короткий имперский лук, высматривая подходящую цель. Рядом мерзко прошуршала шальная стрела, и он тут же рванул тетиву в ту сторону, удовлетворённо расслышав короткий ответный стон. Треклятый туман не давал толком развернуться, четвёрка его спутников едва слышными тенями мелькала чуть в стороне, то и дело раздавался лязг оружия, но даже отборная брань долетала сквозь промозглый воздух как-то неясно, дробясь коротким эхом.

Погоня всё-таки настигла их здесь, в среднем течении Ли Цзы, отряд в два десятка местных ополченцев не смог бы их сильно задержать, но невесть откуда свалившийся на их голову туман (это здесь, посреди Равнины, где засухи бывают по полкруга!), не давал уйти от остававшихся на расстоянии вражеских лучников. Долгожданной быстрой драки накоротке, столь любимой Тсорином и его гвардейцами, не получалось. Они бессмысленно мотались в струях плотного тумана, ежесекундно рискуя получить стрелу в живот, и ничего толком не могли поделать. Расходиться дальше двадцати шагов – нельзя, потеряешь друг друга. Перекрикиваться – тоже, наведёшь на себя выискивающего цель стрелка. Нужно уходить, и как можно быстрее, сюда наверняка уже мчится отряд-другой конного патруля. Даже его отличные бойцы не смогли бы сражаться с таким многочисленным врагом.