– Давай! – обрадовался бывший красноармеец. – А дать по морде всегда можно, с этим успеется.

– Ох, Русь-матушка… – простонал мудрец. – Сначала напьются, потом морды друг дружке бьют. А после отоспятся, и снова лучшие друзья… Добрый человек, а мог бы ты объяснить мне, почему происходит такое? Грохот, пламя?

– Да это же проще простого! – рассмеялся Пухов. – Когда нажимаешь на спусковой крючок, шептало отодвигается в сторону, высвобождается боевая пружина, с силой давит на курок, тот бьет по капсюлю, воспламеняет гремучую ртуть, от нее загораются и все прочие хреновины, которые в капсюле, а уж потом огонь перекидывается на бездымный порох, и пороховые газы выталкивают пулю из ствола.

– А по-русски можно?! – взмолился волхв.

– А я по-русски и говорю! Ты не сомневайся, отец, уж «Наставление по стрелковому делу», почитай, наизусть выучил. Так вернешь наган-то?

– Да я вернуть готов хоть сейчас, но он у меня там остался – и волхв махнул рукой куда-то в сторону. – Ну, в моем времени.

– Ох, поглядеть бы! – глаза товарища Пухова сразу загорелись. – Когда еще такое случится…

– Так это проще некуда! – захохотал пьяный Лесовичок. – Ну-ка, придвинься к волхву поближе… А еще лучше – обними его, для надежности.

– Мужикам обниматься не пристало, чай, не эти самые… – проворчал хозяин, но все-таки сделал, что требовали.

Лесовичок извлек из торбы сушеные мухоморы.

– Нет, погоди! – отчаянно возопил волхв.

– Ой, не надо, боюсь! – истошно взвыла Серафима Агеевна, еще ничего не понимая, но по извечной бабской привычке страшась самого худшего.

– А это кто у тебя, Петя? – властно вопросил какой-то мужик в черной кожаной куртке и фуражке, по-хозяйски распахнувший дверь. – Вроде не местные…

– Стучаться надо… – начал было товарищ Пухов, но тут Лесовичок прожевал мухоморы, раздался тонкий хрустальный звон, и троица собутыльников исчезла.

– Свят-свят-свят! – закрестилась Серафима Агеевна, дрожа от ужаса.

То же самое сделал непрошенный гость, мгновенно побледнев.

– Ближние бояре, сидевшие в гриднице[1], обливались потом. И не только потому, что день выдался очень теплым…

Больно уж важные вопросы требовалось обсудить, а князь, как назло, был не в духе, хоть покуда еще держал себя в руках. И каждый понимал, что цена ошибки может быть очень большой. Обида, нанесенная княжеской дочери, а в ее лице – самому великому князю, дело нешуточное, спору нет. И все же, снова ссориться с тугарами, да еще менее чем через год после заключения Вечного мира… Ох, вот горе-то!

Вот потому первый и проклятый извечный русский вопрос «Что делать?» быстро и незаметно сменился вторым таким же: «Кто виноват?!» Разумеется, никто и в мыслях не имел винить в чем-то Крестителя Руси (таких смельчаков не отыскалось). Благо, претендентов в виновники было – хоть отбавляй.

Степенный разговор помаленьку превращался в галдеж:

– Богатыри эти проклятые все затеяли, пусть и исправляют! Ишь, чего вздумали, своей волей Калина менять на Шалаву… Тьфу, ну и имечко!

– Да богатыри-то тут причем?! Волхвы им головы задурили, волхвы! Отыскать бородачей этих, да к ответу… Пусть теперь думают, как Шалаве дать укорот!

– И богатыри, и волхвы! Вместе начудили, вместе пускай и ответят!

– А может, заслать верного человека, чтобы яду Шалаве подсыпал?

– А толку? Если и сумеет отравить, царем-то снова будет Калин! И вот тогда уже завоем… Шалава хоть и сукин сын, но хотя бы войной на нас не идет!

– Калин ли, Шалава ли, хрен редьки не слаще! Тугарин – волк хищный, и покуда шкуру с него не спустишь, мира не дождешься!

– А кто спускать будет? Ты, что ли?

– Тьфу, вот не было печали!