– Сейчас, батя!

Гвидон присел возле костра, щелкнул пальцами – и от щелчка в кучу наломанных, серых и белых от морской воды палок посыпались искры. Огонь сразу занялся, мореходы хором ахнули, а с ними и сам Салтан. И впервые за этот странный день на устах царицы Елены появилась улыбка.

– Где ты такому научился? – спросил изумленный Салтан. – От лебеди своей, что ли?

– Не учился я. Как-то само собой…

– Он многому не учился, а умеет, – добавил Елена. – Не я же, в бочке сидя, его выучила лук сделать и в птицу на лету попасть стрелой из простой тростинки. А он – сумел.

– Ловок ты, сынок! – Салтан похлопал Гвидона по плечу. – И знаете, что вам скажу, – он обвел глазами людей вокруг костра, начав с жены и сына, – пусть черт морс… пусть хоть змеи трехголовые возьмут тот город колдовской, а главное, что вас я нашел невредимыми. Царство у нас и без того есть, никуда не денется. Не для того его деды мои и прадеды строили, сил не жалея, рук не покладая, иной раз и голову слагая ради его блага. Легко пришло – легко ушло, знать, судьба. Поедем-как домой лучше, в Деметрий-град. Довольно с нас чудес этих, будем жить, как люди живут. Еще троих сыновей родим, да, душенька? Какие наши годы – вся жизнь впереди.

Елена вздохнула и прислонилась головой к его плечу. Но Гвидон нахмурился:

– Нет, батя, так не пойдет. Вы с матушкой домой поезжайте, а я не могу. Моя-то жена куда исчезла?

Невольно он глянул в сторону дуба, к которому шел в тот первый день, когда увидел битву лебеди с черным коршуном. Все проследили за его взглядом, но больше крупных птиц над морем не было, одни чайки.

– Где город, там и она, так Понтарх сказал. И город мой мне жаль, а жену того пуще. Я буду ее искать.

Тень набежала на ясное, открытое, веселое лицо Гвидона. Он обладал немалыми умениями, не ведая, откуда они взялись, но жизненный опыт его насчитывал всего год. Он словно проснулся уже взрослым человеком, ничего не помнящим о своем прошлом. Его и не было – этого прошлого. Все, что у него на самом деле было – выстрел по коршуну, несколько встреч с лебедью, несколько полетов за море в виде комара или шмеля. Лебедь была ему и благодарной за спасение подругой, и мудрой наставницей, и любящей женой – была всей его собственной жизнью. Откажись он от нее, кем останется? Взрослым младенцем без гроша за душой?

– Поедим давай, а там видно будет. – Хмурясь, Салтан тронул его за локоть.

Как поверить, что этот парень, на вид твоих же лет – твой сын! Но, видя его, к тому же попавшего в беду, Салтан себя самого порой ощущал вдвое старше собственных двадцати лет. До того Гвидону помогал Понтарх, но вот чудеса закончились, дальше надо заботиться о сыне ему, отцу. Но все случилось слишком быстро: еще вчера он не знал, что отец, а сегодня сын уже взрослый.

Но ладно бы – младенец! Кто в двадцать лет готов увидеть родного сына тоже двадцати лет? Выскочил, будто гриб из-под земли! Казалось бы, при стольких чудесах еще одно погоды не делает. Но чудо мгновенного взросления Гвидона было первым, и оно-то потянуло за собой остальные. Елена вчера рассказала, что из бочки Гвидон вышел двенадцатилетним, а потом за каждый месяц возрастал на год, и к тому дню, когда услышал о царевне, затмевающей красотой свет божий, уже был не моложе парней, кому пора жениться.

Рассевшись вокруг котла прямо на землю, принялись за еду. На корабле нашлось пшено и лук – добавить к морской рыбе, но приходилось припасы сберегать на обратный путь, пополнить было нечем. У каждого корабельщика имелась ложка, в сапоге или за пазухой, а царскому семейству одолжил простую липовую ложку кормчий, Трофим. Одной на троих и ели, передавая друг другу.