– Войдите, – отозвался томный голос.

Я и вошел.

По внешности зачастую можно определить имя человека и наоборот. Светлана. Светлая…

Передо мной была жгучая брюнетка со смуглой, как у мулатки, кожей. Что тому причина: солнечные ванны на берегу Средиземного моря или не менее эффективная эксплуатация агрегата Luxura – я пообещал себе выяснить в следующий раз. Лицо ее было типично славянским, но в этом и заключалась особая, волнующая прелесть Госпожи: высокие скулы, маленький вздернутый носик и полная нижняя губка, алая как кровь. Но особого внимания заслуживала влажная синева ее глаз под тонкими изящными дугами черных бровей; то были глаза прекрасной искусительницы, они и манили, и обжигали, стоило подобраться чуть ближе. Сейчас на ней был красный пеньюар, до того яркий, что привел бы в бешенство самого спокойного быка на корриде. Госпожа лежала на животе поперек огромной кровати, убранной розовым шелком, держа в руке высокий хрустальный фужер. Янтарная жидкость из него тонкой струйкой бежала на дорогой ворсистый ковер, достоинство которого я уже успел оскорбить, ступив на него своей нечищеной обувью.

Госпожа, меланхолически поводив пальцем по влажному пятну, произнесла задумчиво:

– Да, это не серная кислота. А жаль…

На меня внимания она по-прежнему не обращала. Я зашелся чахоточным кашлем.

– Неужели я тебя затопила? – спросила она так же томно и устало.

И мне наконец удалось открыть еще одну особенность ее удивительных глаз. Госпожа не могла сосредоточить взгляд свой на чем-то одном: темные зрачки, как поплавки, купались в бескрайнем синем море, то выныривали, то вновь погружались в таинственные глубины.

– Я терпеть не могу алкоголь, но ничего другого не остается, – сладко зевнула она, прикрыв хорошенький ротик не менее хорошей ладошкой. – А чем предпочитаешь заниматься ты? Случаем, не починкой примусов?

– Нет. Частным сыском. Тебя не коробит? – обратился я к ней так же фамильярно.

– Да ты что?! – воскликнула она. – Передо мной новый Шерлок Холмс!

– Ни в коем случае, – открестился я. – Я не постиг дедуктивного метода. Я также не могу работать серыми клеточками, как Эркюль Пуаро. И сокрушать черепа при помощи кулака и сорок пятого калибра, как это делал Майк Хаммер. У меня свой оригинальный метод.

– И в чем же он заключается?

– Я придумываю версию, а потом подгоняю под нее факты.

– А если факты не подгоняются?

– Приходится придумывать другую версию.

– Замечательно! – Госпожа разом опрокинула в глотку содержимое своего фужера. Точнее, то, что в нем осталось. – И значит, по одной из твоих версий, я в чем-то замешана?

– Кто тебя знает? Но для начала я бы потолковал с твоим мужем, – сказал я.

Темные поплавки вынырнули из бездонных глубин.

– Вот как?!

– Тебя это шокирует?

– Завор-р-раживает!

– Но ты мне тоже можешь помочь, – отбросил шутливый тон я. – Вспомни Лену Стрелкову, в прошлом твою подругу.

Госпожа откинулась на атласные подушки. Под тонким шелком пеньюара соблазнительно запрыгали упругие мячики грудей.

– Да, я знаю. Такая милая девочка и умерла такой молодой. – В тоне Светланы я не слышал высокомерия и покровительства, хотя участие тоже казалось наигранным. – Я иногда сама завидую ей.

– ?!

Мой немой вопрос остается без ответа.

– А что касается мужа, я поняла, – продолжала Госпожа как ни в чем не бывало. Даже, поманив меня многообещающим жестом, заставила сесть рядом с собой. – Он оказывал этой девочке посильную помощь. Благо на его кошельке это не отразится. Пожалуй, Олежек больше всего любит созерцать, когда кто-то ощущает себя ему обязанным. Таким приложением «благородства» и «милосердия» для него была Одуванчик. Так я звала Лену Стрелкову.