Есть и такая вероятность, что дело именно в Ирине Николаевны – что именно она что-то увидела в Андрее. Сама же говорила, что нечто подобное Артёму переживала. Задирали? Обзывали? Теперь ей кажется, что она таких нерадивых учеников через километры видит. Нюх у неё обострён и чувство справедливости, закоренелое в глухой убеждённости в том, что она «знает как лучше». Только это лучше распространяется на неё, а не на других, но она считает иначе. Часто так выходит, что мы думаем, что знаем, как облегчить жизнь всем, а, по итогу, ищем способ облегчить жизнь себе. Наши ментальные обезболивающие индивидуальны, и повезёт ещё, если никакого эффекта не будет, но если он будет негативным? Как правило, никто ответственность не берёт за то, что дал неправильный совет, сказал ненужные слова, повёл себя кривым образом. В голове человека всё выглядит до миллиметровой точности идеальным.

– Для вас я тоже дьявол? – Андрей прижал пальцы к губам. Несерьёзно спрашивал, но от ответа могло многое зависеть. Например, его расположение.

– А кто у нас Дьявол? Изгнанный из Рая ангел, который слишком любил своего бога. Получается, что у Дьявола было своё Солнце, которое он ставил во главе, а потом, когда его изгнали, он поставил во главе себя и свои желания… Параллели есть, но, как я вижу, для меня и Ирины Николаевны Дьявол – это два разных создания.

– Как ответить на вопрос, не отвечая на него. – Андрей захлопал в ладоши, размеренно, но недостаточно медленно, чтобы можно было сказать: «Он иронизирует». – Вот этим вы мне уже нравитесь. Говорить умеете. Многие не умеют. Хрень какую-то пасут, а вид важный… до горы, блин, а чё там по содержанию? Ни-че-го. Пустословные размышления о всякой нудятине.

– Значит, твоё расположение я получил?

– Ну да, – кивнул Андрей, – только если всё это не окажется… как культурно сказать? Обманом? Виртуозных обводом вокруг среднего пальца. Вот поговорим мы тут в кабинетике, а потом вы подойдёте к Иринке и скажете, что я реально козлина и из школы меня надо выпроваживать, потому что я думаю так, как я думаю.

– А ты боишься этого?

– Было бы чего бояться. – И представить себе такого не мог. – Возьму вас на карандашик.

– Понял, буду в твоём чёрном списке.

– А вы бы не хотели туда попадать?

– Иногда отношение людей может поменяться вне зависимости от моих действий. Если так произойдёт, то я ничего с этим поделать не смогу, но я стараюсь жить так, как описываешь это ты: обращать внимание на своё состояние, а других людей по мере возможностей не трогать, дать им спокойно жить свою жизнь. Если им понадобиться от меня совет, я его дам, но заранее оговорю, что может и не помочь.

– И как же вам тогда работать? Если советы могут и не сработать?

– Тогда мы должны вместе найти такой образ действий, который подойдёт человеку – в этом основная моя работа. Быть не наставником, а проводником, поддержкой со стороны, опорой, фонариком, который осветит путь, но чтобы рассеять тьму окончательно, нужно помочь зажечь другие фонари, окружающие внутренний мир, бесконечные коридоры бессознательного.

– А сами зажечь свечки никак не могут, да?

– Не могут, поэтому им нужна помощь. Но ты бы и сам справился?

Довольная ухмылка дала однозначный ответ и Герман тоже улыбнулся.

– Знаете, мне тут такое сравнение в голову пришло. – Андрей почесал лоб. – Вот касательно суицидников. В плане, каждый сам выбирает как в жизни сражаться, кто-то снайпер, кто-то стреляет с близкого расстояния, тот, кто стрелять не умеет, берёт в руки нож или кидает гранату, а если ничего не остаётся, то идёт в рукопашную и так до конца, пока зубы есть. Человек ведь сам по себе идеальное оружие? Но вот те, кто сражаться не хочет и не будет, умирает первым. Так и здесь.