Стоявший по центру красноармеец, с хмурым лицом, впалыми глазами и самым большим носом гаркнул недовольным тоном:

– С сумасшедшими всякими тут разговариваешь! Кофий пьешь, паскуда, виноград жуешь, как буржуй. Объект не появлялся?

Последнюю фразу он сказал очень рассерженно.

В момент все вернулось на свои места, Ленинград, 1926 год, внутренний карман пиджака металлически оттягивал наган, а в голове были только ненависть к врагам, огненная любовь к мировой революции и к товарищу Ленину, чье дело живет в каждом из нас. Больше я ничего не помнил, ни об объекте, ни о работе, ни даже имен новоиспеченных коллег.

– Никак нет.

– И не появится, у тебя новая вводная, он уже пару дней как пересек советско-румынскую границу.

Я молча посмотрел на центрального, все трое красных молча смотрели на меня в ответ. Потом оставшиеся двое подошли к столу и также молча реквизировали еду вместе с тарелками, а центральный, положив руку в карман, залпом опрокинул чашку кофе.

– Ты давай одевайся, тебя в караул переводят, будешь партийных сегодня охранять, до точки на машине подкинут. Инструкции получишь на месте. Только там гаврик в машине, ты с ним не особо разговаривай, он нам горячий нужен на допросе.

Я спешно встал из-за стола и направился к выходу, но через плечо заметил на себе косой взгляд товарища.

– Ты кофе перепил? Там же карачун на улице.

И только тут я окончательно вынырнул из состояния анабиоза и полностью вошел в тело и душу сотрудника ОГПУ, козырнул, отдал честь, развернулся и, идя быстрым шагом к выходу, ловко подхватил с крючка потертое пальто, которое, как показалось, могло быть моим. На улице шел снег, несмотря на осадки, было космически холодно, фонари светили слабо, сквозь мороз и расплывающийся в воздухе их зимний свет не было видно на какой именно улице мы находились. А ведь сначала я и правда подумал, что это весна и Париж. Какой хитрый сумасшедший дедушка, подумалось мне.

Напротив кафе стоял небольшой грузовик с красными звездами на борту. В машине, занесенной снегом, на переднем сиденье находился водитель с грустными впалыми глазами, который явно недоедал. Его руки были неподвижны, из-за недостатка света казалось, фигура вросла в машину, и он теперь никогда не оторвет изуродованные культяпки-щупальца от руля. Идя к машине, я ощупал предметы в карманах пальто – спички, папиросы, кастет, какая-то мелочевка, обрывки газет, блокнот, похоже, что с одежкой я не прогадал, и она и правда была моей. В кузове уже сидело трое – два знакомых чекиста и один странного вида человек, одетый как дореволюционный футурист, не обладающий вкусом, на голове у него была дурацкого вида шапка, больше напоминающая фригийский колпак.

Двое чекистов уже уплетали еду из кафе, жадно хватая ее грязными руками, а странного вида пассажир с интересом рассматривал меня как хорошенькую барышню. Я неуклюже забрался в кузов, потому что никто не решился помочь и, не успел сесть, как водитель тронул, отчего я больно упал на дряхлый настил, на котором нанесенный с улицы снег таял и превращался в серовато-коричневую жижу. Опять же никто не помог встать, и я, отряхнувшись, плюхнулся рядом с пассажиром. Он был худым с явными признаками злоупотребления алкоголем на лице, но с живыми незамутненными глазами.

Вспомнив, кто я в этом мире, решил не церемониться с попутчиком и ответил как можно грубее:

– Чего смотришь? За погляд деньги платят.

Получилось слишком показушно-брутально, поэтому пассажир только сильнее завелся и начал кокетливо ерзать на скамейке.

– Вы знаете, как расшифровывалась аббревиатура РСДРП?