– А вы не знаете, кто все это организовал, то, что здесь происходит?
– А ведь ничего не происходит. Никогда ничего не происходит. Время обманывает нас.
– А как оно нас обманывает?
– Время – это путь. Направление. Вектор. Ходить по времени в одном направлении – все равно, что из сотни дорог выбрать одну и ходить по огромному футбольному стадиону только вперед. Когда-нибудь уткнешься в забор. Но у стадиона есть трибуны, подвалы, парковки и есть огромный мир за ним. Я понял это в Китае, когда постиг то самое буддийское ничто.
– Если времени нет, то что тогда есть?
– Это вопрос, на который сможешь ответить ты и только ты.
– Я же не знаю сама себя.
– Нет, знаешь себя. Ты словно лишившийся памяти человек, он знает, но не узнает. Ты знаешь, но не узнаешь. Вопрос не где, а с кем. Есть старое предание про случайного Самосущего. Самосущий созерцал самого себя миллионы лет, созерцал мир до его создания и само Создание до того, как его утвердили. Он созерцал движение мириадов кварков и игру сотен струн времени, из которых состоит наш мир. Самосущий был самим естеством, и в каждом протоне был его лик. А потом он проснулся в мире людей, случайно осознав себя здесь. Так он стал Проснувшимся среди спящих. И Спящим среди проснувшихся.
Я знал эти речи наизусть и, если бы с Пашей что-либо случилось, именно я и мог бы стать его ближайшим адептом и нести учение народам.
Выхожу на улицу, оставив сзади праздные шум и грохот. Иду, устремив взгляд прямо в глаза Городу. И мы растворяемся друг в друге, словно ни меня, ни нас нет, как будто всего видимого нет. В такие секунды кажется, что бесконечные потоки времени, неизвестно где берущие свое начало, и непонятно куда убегающие, проскочат мимо, и их неумолимое холодное дыхание не коснется души. А потом в черной луже блеснет отражение красного вечернего огня. И все встанет на свои места – и смерть, и время. Все это тебя коснется и сквозь тебя пройдет. И тогда замедляешь шаг, а потом постепенно останавливаешься, смотришь на засвеченное городским заревом небо, потому что торопиться, по сути, некуда.
Сегодня Рене сидел на общей лестнице прямо на узорчатой плитке девятнадцатого века и курил, стряхивая пепел на лестницу. Таким образом он вспоминал родную Чагакву или другое родное село, или что он там вспоминал. Если вдруг покажется вам, что человек ведет себя некультурно – бросает окурок, мусорит, паркуется на газоне, вытряхивает ковер в окно, бьет стекло или громко матерится – не ругайте, ведь это ностальгия по родному Саратову, Бангалору, Самарканду или Бухаре. Это гимн родному селу и победе инстинкта над культурой, животного над божественным. Отнеситесь с пониманием, ведь в каждом Бангалоре есть своя незабываемая и самобытная традиция вроде шашлычных в Краснодаре, которая в тысячу раз важнее петербургской плитки девятнадцатого века.
Рене очень пьян; в темноте, а в парадной всегда темно, ведь лампочки никто не менял, его глаза кажутся волшебными болотными огоньками, которые то зажигаются, то гаснут. Он почти спит, опустив голову на колени. Под ступнями хрустят банки из-под пива, название которого даже мне неизвестно. Это седьмая стадия опьянения Рене. Всего их двенадцать. Эти стадии вывел я собственноручно, записал на обрывке какой-то коммунистической газеты, подложенной в почтовый ящик. Но сам до сих пор не понял, зачем они нужны.
Прохожу мимо пьяного африканца, тот замечает меня и пытается улыбнуться. Терпит фиаско и ужасно скалится. В темноте его белые, чуть ли не светящиеся, зубы и глаза пугают до дрожи, будто он демонический дух из архаического прошлого. Со стороны квартиры доносится громкая музыка, кажется, это китайская попса. Очень необычное явление, между прочим, как и любая современная музыка, когда нечто национальное и традиционное пытается скреститься с нетрадиционным и ненациональным по своей природе. Из всего этого получается обычно вселенская катастрофа наподобие русского рэпа. В доме знатного купца снова пахнет кальяном с дешевым табаком, специями, носками и алкоголем, на секунду ты чувствуешь себя в Чагакве, где справить нужду можно прямо между домами из строительного мусора, а еду привычно готовить на горящих покрышках. Несмотря на то, что ты не видел ее, эту Чагакву, кажется, что там примерно как-то так. Китайцы вообще умеют веселиться, они профессионалы по массовым мероприятиям, ведь если их меньше восьми человек в комнате, это они считают жуткой скукой.