А еще в этой относительности был установлен громкоговоритель, который непрерывно орал: не останавливаться, не оглядываться, не разговаривать. Хотя разговаривать было абсолютно не с кем: ни официантов, ни фонтанов. Но один раз что-то в относительности этой сломалось. А может, целиком в кубизме сломалось, потому что в этот день борщ был пересоленный. Никогда такого не было, я уже борщей двадцать в этом кубизме отсидел. А может, даже тридцать. К сожалению, я с самого начала не додумался отмечать зарубками на стене прямоугольника борщи, а другого календаря в кубизме не предусмотрено. В общем, что-то в кубизме пошло не так, и сразу после пересоленного борща меня вывели в относительность. А там, в этой относительности, ангел гулял.

Когда я этого ангела в первый раз увидел, у него недостаточность была. Он тогда на нас с Недашей с неба свалился. Ну не прямо на нас, а рядом – на траву, около одной из олив в Гефсиманском саду. Мы его с Недашей сразу узнали. Это был Бруно Ганц – самый смертный в мире ангел.

Тогда ему Недаша объяснила, как лечить недостаточность. И Вим Вендерс тоже объяснял. На Каннском фестивале в восемьдесят седьмом. Вендерс там статуэтку получил как лучший режиссер. Ну за «Небо над Берлином». А потом еще кучу статуэток получил за этот фильм. Как режиссер. Или как врач, научивший мир лечить недостаточность. Не знаю. Знаю, что, если у тебя недостаточность, надо пойти на концерт Ника Кейва. Nick Cave and the Bad Seeds. Ник – он для того и играет концерты, чтобы все, у кого недостаточность, смогли прийти на его концерты. Ну и чтобы бабла поднять, конечно. В общем, Кейв будет петь, а тебе надо искать ее среди толпы, пришедшей на концерт Ника Кейва, чтобы вылечить свою недостаточность. Это непросто – найти ее, когда у тебя недостаточность, – и поэтому никому не удается найти ее в толпе. Хотя она точно там. У нее же тоже – недостаточность. Потом ты отчаешься и пойдешь в бар, чтобы заказать виски. И тогда, и только тогда, когда ты отчаешься и пойдешь в бар заказать виски, – она тебя найдет. Сама. Ну потому что она тоже отчается тебя искать и тоже пойдет в бар заказать виски. Она подойдет и сядет рядом. Узнать ее легко – она будет очень красива и на ней будет красное платье. «Как кровь?» – уточнил тогда у Недаши Бруно Ганц, он же только-только учился различать цвета. «Как кровь», – подтвердила ему Недаша. И объяснила ангелу, что все остальное – ну, все то, что произойдет потом и с ним, и с очень красивой женщиной в красном платье, – зависит только от Ника Кейва. Точнее, от той песни, которую будет петь Ник, когда ангел придет на концерт Bad Seeds лечить свою недостаточность. И тут уж как повезет. Это называется гаданием по Нику Кейву.

Я, как только увидел Бруно Ганца в этой относительности, сразу спросил, что ему нагадал Кейв. Ну, вернее, я не спросил, я только хотел спросить, а ангел знал, что я хотел спросить, и пропел сам, не дожидаясь, когда я спрошу, что ему нагадал Ник Кейв: «Все хрустальные замки разбились, даже ласточки точат свой клюв…» Ангелы вообще хорошо поют, и Бруно Ганц не исключение. Но тут не в умении дело: самому смертному в мире ангелу выпала неземной красоты Straight to You, и это еще безнадежнее, чем тот похоронный вальсок The carny, что достался Бруно в великом фильме «Небо над Берлином» Вима Вендерса. В том, за который он получил статуэтку в Каннах в восемьдесят седьмом году. А потом еще много других статуэток. Ник Кейв сказал в Straight to You все, слов дальше было не нужно, но ангел все-таки рассказал. Она была очень красива, и на ней было красное платье. Как кровь. Она подошла и села рядом. Он смотрел на нее, а она сказала, что надо, чтобы однажды все было серьезно. А потом она сказала: я часто бывала одна, но никогда не жила одна. Когда я бывала с кем-то, мне часто было хорошо, но я всегда знала, что это случайность. А ангел молчал и смотрел на нее. Потому что это важно – смотреть на нее, – так ему Недаша объясняла. И Вим Вендерс – он тоже объяснял. И ангел смотрел. Потому что это действительно важно – смотреть на нее. А потом он захотел взять ее за руку. А она сказала ему: нет, не давай мне руки и отведи глаза. А ангел испугался, что она уйдет. И тогда Бруно Ганц отвел глаза, – как и советовали ему Недаша и Вим Вендерс. И тогда она сказала: но мне хотелось испытать одиночество. Одиночество означает, что ты обрел цельность. И ангел снова стал смотреть на нее. И тогда она – красивая в красном платье – сказала: сегодня вечером я наконец одинока. Пора покончить со случайностями в своей жизни. Не знаю, существует ли судьба, но я уверена, что существует возможность принять решение. Решайся. Сегодня мы сами – как время. Сегодня не только город, весь мир сегодня с нами. Отныне мы не просто двое, мы воплощаем нечто большее. Все люди мечтают о том же, что и я. А ангел – он, как и говорили Недаша и Вим Вендерс, – он был готов решаться, просто тогда он еще не знал, как это – решиться. И тогда она сказала: этой ночью, во сне, мне явился незнакомец. Мой мужчина. Только с ним я могла быть единым целым. Только для него открыла бы я душу, вся открылась бы для него. Впустила бы его в себя и провела по лабиринту радости и счастья. Я знаю, это был ты. И тогда самый смертный в мире ангел поцеловал красивую женщину в красном платье. А красивая женщина в красном платье поцеловала самого смертного в мире ангела. Как и обещали Недаша и Вим Вендерс. И это было прекрасно. Ну просто так статуэтки ж не раздают на кинофестивалях. Вернее, раздают, конечно, но это не тот случай, поверьте.