Сэм Дэнжервилл:

– У тебя есть синий костюм? Что-то не похоже, глядя на тебя.

Пень:

– Тс-с! У каждого есть синий костюм, только его не видно.

Доктор Бенсон:

– Так-так-так!

Скотт Барт:

– Или пой или уходи!

Пень:

– О, кей. Я начну. Это будет блюз. Блюз сорванной крыши. О, господи! Дай мне силы! Или, нет, лучше дай мне ума, господи! Ведь я сошёл с ума и уже давно. Я ничего не слышу и ничего не вижу, но самое главное – я ничего не делаю, потому что я – Пень.

Скотт Барт:

– Неплохое начало. И неплохие аккорды. А говорил, что играть не умеет. Только зачем дураку просить у Бога ума? Что он с ним будет делать? В какую дырку засунет?

Пень:

– Однажды мать купила мне гитару и сказала: играй, сынок, это лучше, чем целый день сидеть в углу и молчать. Мне было тогда 14 лет и тогда я был ещё не совсем деревянным и пальцы мои были длиннее и нежнее – на них росли листья, зелёненькие, как новый доллар и гибкие, как медиатор. Я играл ими вот это – слышите? "Дым над водой". Это всё, чему я научился за год. В голове не было ума, там только бродил сок, который тащили из земли мои ноги. По весне я ещё мог что-то понять, летом мне было хорошо, но осенью и зимой я был совсем тупым. Я никак не мог понять – как же, всё-таки, музыканты складывают свои песни? Я изучил все ноты, пальцы привыкли к струнам, но песню сложить я так и не смог. Наверное, это потому, что я – Пень.

Доктор Бенсон:

– Где я его мог видеть?

Лонлистамп:

– Учился я плохо, зато хорошо сидел за партой. Я был усидчивым. Я был терпеливым и никогда не доставлял удовольствия тем, кто подкладывал кнопки на мой стул. А мне подкладывали их каждый день – ждали, когда я скажу "ай"! Но я молчал, хоть однажды и выковорил из зада двадцать шесть штук (после урока). Я не злился на одноклассников за кнопки, не обижался, что меня называли Пень, терпел, когда меня голым забрасывали в женскую раздевалку после урока физкультуры. Я терпел даже тогда, когда мною отбивали бейсбольный мяч и промахивались, я согласился сыграть Пиноккио на школьном спектакле, я смолчал и на выпускном вечере, когда директор школы при всех поставил мне на голову кружку пива.

Бармен:

– Это потому, что ты Пень!

Скотт Барт:

– Директор знает тему, а твои одноклассники – ублюдки!

Лонлистамп:

– Это директор школы подсказал мне как жить дальше. Он сказал, раз ты такой тупой, то сиди дома и жди повестки в армию – таких, как ты, там не хватает. И я уселся. Тогда я был ещё юным Пнём, тогда я ещё цвёл. Мама ухаживала за мной, поливала и я распускал листья. Целыми днями я просиживал с гитарой, пытаясь сочинить песню. Я не знал какую, я не знал о чём петь и я подумал – раз так, то, хотя бы, сочиню мелодию. Какую-нибудь красивую мелодию, свою. Но что бы я не делал, каких только комбинаций не перебирал, у меня всегда получался "Дым над водой". Обидно. Но не больно. Как первая поллюция. Только мама меня понимала, только мама звала меня Фредди.

Скотт Барт:

– Потому что ты – Пень!

Эйкройд:

– Заткнись, Барт! Парень говорит всерьёз.

Лонлистамп:

– Меня забрали в армию когда мамы не было дома. Откуда они узнали? Может, специально следили? Забежали в дом и офицер закричал: "Пять минут на сборы, щенок! Ты уже солдат!" А я и не дёрнулся с места – сидел, отдыхал. Ждал повестки. Через пять минут меня вырвали с корнем и унесли в казарму. Там обстругали, побрили наголо, обрубили корни, помыли, надели форму и вручили повестку – и я стал таким, как все. Я бегал с противогазом, стрелял, валялся в болоте, пил кисель с бромом, учился правильно применять к сержанту "да, сэр", "нет, сэр", проползал под танком и собственноручно стирал свои носки. Ничем я не выделался, но одна вещь у меня получалась лучше, чем у других – я умел лучше всех стоять часовым у знамени. Я не дышал, я не моргал, мой взгляд был туп и суров, я был торжественен как похоронный марш, я сросся с постаментом, я желал пожертвовать жизнью ради знамени. Меня заметил начальник штаба и последний год службы я провёл рядом со знаменем дивизиона.