– Неужели этот гнусный мошенник всерьез рассчитывает выиграть в суде? ― Ротенгоф необдуманно ударил кулаком по перилам.

– Я понимаю, господин Ротенгоф, ваше недовольство, мы будем стараться…

– Недовольство?! Я в ярости Хенрик! Я пятнадцать лет положил на разработку ускорителя для получения антиматерии! Мне бы хотелось при жизни проверить его эффективность. Я готов платить этому подлому черту деньги, сколько угодно, только бы начать, наконец, строительство аннигиляционных двигателей! Они цель всей моей жизни! Это должен был быть прорыв в проектировании космических кораблей…

– И будет, господин Ротенгоф, нужно только собрать все доказательства вашего авторства разработок и отправить суд…

– Так отправляйте! Чего вы медлите, Хенрик? Я отлучился на месяц, поручив вам руководство патентным спором от нашей кампании, надеясь, что вы сможете решить эти проблемы! Мне нужно каждый раз вам напоминать о ваших обязанностях?

– Эд? ― заспанный осуждающий голос, доносящийся со спины Эдуарда, раскатился дрожью по всему его телу. Он ненавидел, когда его называли «Эд».

Мужчина вздрогнул и обернулся. В дверном проходе обтекаемая занавесками в своей длинной сорочке со всклокоченными волосами и недобрым взглядом стояла Лидия, скрестив руки на груди.

«Эд, ты шумишь и мешаешь мне спать!

Эд, ты же обещал никакой работы в этот уикенд!

Эд, почему ты стоишь полуголый на балконе! Соседи смотрят!» ― таилось в её укорительном «Эд».

В телефоне Хенрик продолжал что-то лепетать в свое оправдание, но Эдуард его уже не слушал.

– К концу недели все документы по разработкам нашей компании должны быть собраны и отправлены в патентное бюро, всего доброго, Хенрик, ― необычно тихим и ещё более низким голосом Эдуард быстро проговорил в телефон и повесил трубку.

Лидия шумно втянула ноздрями воздух и покачала головой.

– Надень штаны, не срамись! ― сказала она только и скрылась приведением в тумане занавесок.

Эдуард опёрся локтями на перила и закрыл лицо руками, на несколько секунд выпадая из мира.

– Доброе утро, господин Ротенгоф! ― идущая по тропинке Кунегунда радостно махала ему какой-то тряпкой.

Мужчина ответил ей сдержанной нелюбезной улыбкой и поскорее скрылся за занавеской, недоумевая, куда она намылилась в такую рань.

Как только Роза поняла, что её сознание отошло от сна, она вскочила и схватила листок и карандаш, которые были заранее положены на тумбочку. Чуть меньше десяти секунд она восстанавливала в голове некую логическую последовательность и написала на маленьком квадратном листе: «Поглощение».

Она отбросила карандаш в сторону и долго смотрела на сочетание букв, складывающихся в слово. Нужное ли слово она выбрала? Нужные ли буквы? Достаточно ли они отражают сущность той мысли, что с каждым мгновением неумолимо меркла в её сознании? Теперь уже поздно…

Суть улетучилась бесследно, и вот уже эти буквы кажутся ей чужими и ничего не значащими. Как неузнанная мелодия, которая утихла на самой желанной ноте, и не найти, не вспомнить её никогда.

Роза взяла в руки другие маленькие квадратики с не менее сомнительными заметками. Она перебрала их как игральные карты в руках, однако они не помогли побудить подсознательную память к работе.

Это омрачило её душевное состояние. И, хотя со стороны она всегда казалась такой, её редко что-либо действительно расстраивало. Девушка, скорее, была равнодушной к окружающей жизни, но вот что действительно приводило Розу в отчаяние, так это несовершенство человеческого сознания.

Во сне Розе казалось, что она знает и понимает такие вещи, которые невозможно описать при помощи изобретенных человеком знаковых систем: цифр, формул, букв. Буквы были наиболее субъективными, поэтому, может, она и использовала их, поскольку после непостижимых, неконтролируемых информативных процессов в её мозге, оставались лишь ощущения. Для выражения не хватало цифр, формул, а слова всегда казались не самыми подходящими. Но это все, что было у Розы.