Сырым промозглым днём Рембрандт вернулся из мастерской раньше обычного: Исаак схватил где-то простуду и чувствовал себя скверно, капризуля Геррит был не в духе. Рембрандт рано отпустил учеников. Геррит помчался домой а Исаак пошёл с Рембрандтом – он жил у учителя. Дома Нелтье и Лисбет скребли и чистили кухню – голландский дом всегда должен быть безупречно чистым. Рембрандт отослал Исаака к себе в комнату отдыхать и отлёживаться, чтобы назавтра он чувствовал себя лучше, и попросил Лисбет приготовить юноше горячий травяной отвар. Он прошёл в комнату, где сидел на стуле отец, задумавшись о чем-то и устремив слепые глаза в одну точку:

– Рембрандт? Что-то вы сегодня рано вернулись.

– Да, отец, сегодня пораньше закончили. Исаак заболел, простудился где-то, да и у меня ничего не клеится, всё из рук валится. Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Сегодня не так уж и плохо. Я даже хотел пойти на мельницу, но Адриан отговорил, да и у Лисбет работы много.

– Тебе не стоит ходить на мельницу, отец. Побереги себя. Если небходимо, я могу помочь братьям.

– Тебе нужно заниматься своим делом, своими картинами, Рембрандт. Много утебя сейчас работы?

– Работа есть. Недавно снова приезжал из Амстердама агент господина ван

Эйленбюрха, торговца картинами, помнишь я тебе о нём рассказывал?

Хармен кивнул.

– Он, по поручению ван Эйленбюрха, заказал мне и Яну по паре небольших картин с зимними сценками, они всегда неплохо продаются.

– Если господин ван Эйленбюрх постоянно покупает твои работы, значит они ему интересны, значит приносят прибыль. Не мог бы он помочь тебе первое время закрепиться в Амстердаме? Люди вокруг говорят, что в Амстердаме художнику лучше живётся: заказов больше, платят солиднее. Я вижу, сын, что тебе хочется уехать из Лейдена.

Краска бросилась в лицо Рембрандту.

– Как ты можешь видеть, отец? – тихо произнес Рембрандт, – Я никуда не уеду.

– Вижу, – мягко, но уверенно ответил Хармен, – иные вещи я сейчас вижу гораздо яснее, чем в то время, когда зорко видел глазами. Я плохо вижу столы и стулья, но хорошо вижу, что ты удивлён и смущён.

Рембрандт молчал, с удивлением глядя на старика-отца. Хармен повернулся в сторону Рембрандта.

– В этой слепой неясной сумеречности, где едва различаются очертания вещей, я узрел какой-то особый свет.

– Какой свет, отец? – с любопытством спросил Рембрандт.

– Не знаю, смогу ли объяснить. Будто на меня излились тёплые лучи. Я теперь по другому вижу – своими чувствами и ощущениями. Я чувствую, я предвижу, что тебя ждёт большое будущее, но тебе нужно выбраться из Лейдена. И ты сам страстно желаешь этого, несмотря на все попытки подавить себя. Уезжай, следуй своей судьбе. Тебе все равно не удержаться в Лейдене.

– Ах, отец, – Рембрандт не нашёлся, что сказать в ответ и только закрыл лицо ладонями, – простишь ли ты меня, простит ли мама?

– Прощу. Матери будет нелегко, ты её любимчик, но она поймёт, она хочет для тебя лучшей доли, – еле слышно прошелестел Хармен. Ему уже было трудно вести этот ставший очень эмоциональным разговор.

Рембрандт всхлипнул, бросился к сидящему на стуле отцу, обнял его колени, уткнулся в них лицом, словно маленький мальчик, и отчаянно заплакал.

8

Хармен ван Рейн отошел в мир иной тихо и смиренно, во сне. Ясным апрельским утром его похоронили у церкви святого Петра – старейшей церкви Лейдена. Нелтье не плакала, словно окаменела, на глаза не навернулось ни одной слезинки. После похоронной церемонии она пришла домой, села в комнате и просидела до самого вечера не плача и ни с кем не разговаривая. Только через несколько дней из их с Харменом спальни, теперь только её спальни, послышались рыдания.