Два дня ушло на возню с одеждой, потом еще нужно было купить лошадей. Наконец тронулись в дорогу – и через седмицу были в Варшаве.

По дороге московиты придумали себе новые прозвища. Шумилов стал паном Арсением Залесским, Ивашка – паном Яном Ковальским, благо в Речи Посполитой Ковальских сто тысяч, не менее, а Петруху, почти не говорящего по-польски, сделали паном Петром Немовлянским.

Но добраться до Варшавы было просто, отыскать в большом городе беглецов – куда труднее. Московиты прочесали все гостиницы, ходили во все церкви – и в костелы, и в лютеранские храмы, выбирая время, когда народ расходится после службы. Наконец Шумилов вынужден был признать: Анриэтта права, беглецов где-то прячут иезуиты. А об иезуитах он уже знал довольно много.

Они появились в здешних краях около ста лет назад – и не сами пришли, а их пригласил кардинал Станислав Гозий. В то время на землях Польши и Литвы сильно укрепился кальвинизм – до того даже доходило, что католических ксендзов принуждали менять веру. Католики оказались в незавидном положении. Куда уж дальше-то: епископ Пац сложил сан, стал протестантом и, страшно сказать, женился. Кальвинизм больше соответствовал нравам вольнолюбивой и своенравной польской шляхты. Но, когда в стране имеется несколько вер, добра не жди. Короли – сперва Стефан Баторий, потом Сигизмунд Третий – решили, что вера должна быть одна, и пусть это будет католицизм.

Иезуиты, которых к тому времени уже прозвали «черной гвардией папы», прибыли в Вильно весьма смиренно. Большинство их было польского происхождения. Но вскоре они завладели лучшим в Вильно Свято-Янским костелом. А потом взялись за дело тихо, но упорно. Они стали создавать коллегии – школы для детей шляхты, где нравы были почти монастырские, а знания давались не хуже, чем в ином университете. Обучение было бесплатным. А поскольку шляхта и сама хотела видеть наследников образованными на европейский лад, то общество Иисуса создало немалую сеть коллегий, куда брали всех – и детишек русской шляхты тоже. Никто открыто не принуждал их к перемене веры – это происходило само собой. Европейская культура оказалась очень хорошей приманкой.

Вскоре польская аристократия почти вся перешла в католицизм и предалась этой вере со всей страстью души. Доходило до странных затей – внучка знаменитого защитника православия, князя Острожского, на свою беду, пославшего детей учиться в католические коллегии и университеты, так яростно веровала, что распорядилась выкопать останки деда и окрестить их по католическому обряду.

– Уж не прячут ли раба Божия в коллегии? – предположил Шумилов. – Обучают его там латинской вере?

– И Черткова тоже обучают? – удивился Ивашка. Он, живя в Москве, кое-что слыхал о Ваське и сильно сомневался, что этот детинушка в состоянии разобрать хоть строку в молитвослове. – Куда-то же Чертков подевался?

– Нужно будет объехать несколько этих басурманских коллегий, – решил Шумилов. – Притворимся, будто мы из самой глуши, лаптем щи хлебаем, а сынов хотим вышколить на польский лад. Может, там кто хоть словом обмолвится, что есть-де у нас такие ученики.

– Тогда это твои сыны должны быть, Арсений Петрович, ты среди нас самый старший. Рано женили, удержу не знал, вот и наплодил с ходу троих, старшему – шестнадцать, – сразу сочинил Петруха. Шумилов поморщился: о том, что у него есть два сына-близнеца, растущие у деда с бабкой, он даже лишний раз вспоминать не хотел, рождение этих детей погубило Алену.

– А сколько в Варшаве этих коллегий? – спросил Ивашка.

– А с чего ты взял, будто наши голубчики именно в Варшаве? Может, они уже в Кракове! – ответил Петруха.