– Вы уж извините, товарищи! Не хочет в убежище идти, ревет как оглашенный!

Она снова подтолкнула мальчишку:

– Иди, иди! Всполошил людей!..

Мальчик сделал шаг вперед и опять остановился, обводя присутствующих недружелюбным взглядом.

– Какова же причина подобного поведения молодого человека? – не унимался сосед Валицкого.

Женщина села на уголок скамьи, притянула к себе упрямо передергивающего плечами мальчишку и ответила:

– Видите, вот не хочет! Тру́сы, говорит, только в убежище идут!.. Вы уж простите, – спохватилась она и добавила без всякого перехода: – Отец-то наш на фронте.

– Это почему же тру́сы? – явно обиженно проговорил сидевший на противоположной скамье мужчина средних лет с наголо обритой головой, в армейской хлопчатобумажной гимнастерке, но без петлиц.

Парнишка выпрямился и громким, срывающимся голосом закричал:

– Тру́сы! Конечно, тру́сы! Все вокруг говорят: смелым, смелым надо быть! А как же я смелым буду, если она чуть что – в убежище гонит?!

– А ты думаешь, смелость в том, чтобы фрицу башку под снаряд подставлять? – уже спокойнее спросил бритоголовый.

Несколько мгновений мальчик глядел на него в упор пристальным, недетским взглядом. Потом сказал с вызовом:

– А вам… а вам тоже на фронте надо быть!

– Я и был, – теперь уже совсем добродушно ответил бритоголовый. – На, гляди, если не веришь.

Он подтянул левую штанину, и все увидели, что нога – в гипсовой повязке.

– Стыдно, стыдно, Володя! – громким шепотом сказала женщина, снова притягивая к себе мальчика.

На этот раз он покорился, сел рядом, опустив голову.

В убежище снова наступила тишина.

«А меня никто не заподозрит в трусости. Никто не скажет, что мое место на фронте! – с горечью подумал Валицкий. – Старик! Все видят, что старик!..»

Чтобы не растравлять себя, он снова попытался читать.

Это была странная повесть. Действие происходило в 1500 году. Дьявол, принявший человеческий облик, явился к ничего не подозревающим, играющим в лесу мальчишкам. Сначала он продемонстрировал им несколько элементарных фокусов, которые тем не менее поразили детское воображение. Потом решил вмешаться в жизнь городка. Проделки следовали одна за другой…

Незаметно для себя Валицкий увлекся чтением и не заметил, что сидящий рядом неугомонный старичок время от времени заглядывает в его книгу.

Неожиданно тот спросил:

– На каком же это вы языке читаете?

– На английском, – буркнул, не поднимая головы, Валицкий.

– Великая вещь – знание иностранных языков, – со вздохом произнес старичок. – И о чем, извините, идет речь?

– О черте, – снова буркнул Валицкий, чувствуя, что от назойливого соседа не так легко отделаться.

– О че-ерте? – удивленно переспросил старик. – Гм-м… А я, грешным делом, когда вы сказали, что английским владеете, хотел вас спросить, не слышно ли что-нибудь о втором фронте?

Логика мышления соседа была более чем наивна.

Валицкий опустил раскрытую книгу на колени и иронически улыбнулся:

– Почему вы изволите полагать, что мне что-либо известно о втором фронте?

– Ну… – смущенно произнес старичок, – я думал… Ведь англичане теперь наши союзники. Говорят, что следует ожидать…

– Ничего не следует ожидать! – резко оборвал его Валицкий. – К вашему сведению, на протяжении всей своей истории Англия заботилась только о себе.

Увидев, как растерянно и даже испуганно заморгал сосед, Федор Васильевич, смягчившись, добавил:

– Кроме того, я читаю не английского, а американского писателя. И не современного.

– Так, так, понимаю, – закивал головой старик. – Как прозывается, позвольте полюбопытствовать?

– Марк Туэйн, – сухо ответил Валицкий, машинально произнося имя писателя по-английски.