– Какой у тебя план? – спросил он, как бы по умолчанию принимая условие Фабрегаса.

– Как только у меня будут его приметы, я разошлю их во все участки, чтобы начать поиски повсюду. Если этого окажется недостаточно, пусть развесят объявления с его фотороботом на каждом столбе. До сих пор, как я понимаю, он особо не скрывался. Так что, надеюсь, еще до вечера мы узнаем о нем побольше.

Словно в подтверждение этих слов застекленная дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник юный лейтенант, один из помощников Фабрегаса, с листком бумаги в руке. Капитан жестом разрешил ему войти.

– Вы получили описание? – спросил он.

– Да, капитан. На его основании был составлен фоторобот.

– Хорошо. Вы знаете, что делать, – разошлите его во все полицейские участки и патрульные службы департамента.

Лейтенант, которому, судя по бравому виду, не надо было ничего повторять дважды, тем не менее замешкался у дверей.

– Чего вы ждете, Викар? Письменного распоряжения?

Лейтенант продолжал переминаться с ноги на ногу, не решаясь заговорить.

– Кажется, в этом нет особой необходимости, – наконец произнес он нерешительным тоном.

– Вот как? И почему же?

– Все как с цепи сорвались, – пробормотал лейтенант, – мы не успеваем отвечать на звонки… С тех пор как в городе узнали о пропаже Зелии, чуть ли не каждый житель хочет сообщить, что он что-то такое заметил… А теперь еще этот…

– Викар! – категоричным тоном прервал его Фабрегас. – Даю вам ровно десять секунд, чтобы все объяснить! Время пошло!

– Рафаэль Дюпен…

– Что – Рафаэль Дюпен?

– Он сидит у нас в приемной. Хочет с вами поговорить.

Фабрегас, безусловно, оценил бы по достоинству такую сознательность Рафаэля Дюпена, если бы не вновь усилившееся неприятное ощущение, которое не покидало его с самого начала расследования. Капитан в очередной раз убедился, что не управляет ходом событий, а подчиняется ему.

Он решил немного помариновать Дюпена в комнате для допросов, а заодно дать себе небольшую передышку, чтобы подумать, как лучше выстроить разговор. Капитан хотел составить впечатление о собеседнике заранее, поскольку, пусть даже Дюпен добровольно явился в участок, он по-прежнему оставался подозреваемым номер один.

Фабрегас наблюдал за Дюпеном сквозь поляризованное стекло. Человек, удобно расположившийся на стуле, закинув ногу на ногу, не проявлял ни малейшей обеспокоенности. Разве что иногда, словно забывшись, покусывал ноготь, но вид у него при этом был рассеянно-скучающий, словно он не знал, чем еще себя занять. Фабрегас слегка улыбнулся. Большинство преступников считают себя умнее всех. Они думают, что могут управлять своими эмоциями и сохранять внешнюю невозмутимость, словно профессиональные игроки в покер. В этом они, надо признать, не так уж неправы. Но они не понимают, что именно эта показная безмятежность их и выдает. Если бы им довелось хоть раз присутствовать на допросе в качестве посторонних наблюдателей, они бы знали, что невинный человек всегда трепещет перед лицом правосудия.

Фабрегас начал допрос тоном дружеской беседы. В конце концов, Рафаэль Дюпен явился сюда сам, по доброй воле, поэтому нет нужды излишне на него давить.

– Вы даже не представляете, от скольких хлопот вы нас избавили, месье Дюпен!

– Вот как?

– Ну да. Мы ведь уже собирались объявлять вас в розыск.

– Ах, вы об этом… – он пожал плечами. – На работе мне сказали, что вы хотите со мной поговорить.

– И вы тут же сами к нам пришли, – констатировал Фабрегас без тени иронии.

– Но ведь это проще всего было сделать, разве нет?

– Вы могли бы нам позвонить.

– У меня нет телефона.

Дюпен по-прежнему выглядел спокойным, почти апатичным. В его тоне Фабрегас не уловил ни малейшего раздражения. Казалось, этот допрос ничуть его не касается. Словно бы на вопросы отвечало физическое тело, тогда как у души были занятия поинтереснее. Где-то в другом месте.