Обычно мы ходим сюда пешком, – от деревни до пруда тоже не более километра. Иногда приезжаем на велосипедах, но это редко – проезд здесь неудобен из-за слишком горбатой тропинки по полю и жердям деревянных изгородей, – здесь сооружён прогон для скота, с двух сторон оконтуренный, хоть и проходимыми, но, затрудняющими путь людей, заборами.

Да надо сказать, что и велосипеды у нас у всех были в тех, не близких уже временах, взрослые, большие, с высокой верхней рамой. Для детей они, мягко сказать, не совсем удобные. Из-за скудости семейного бюджета их обычно покупали, чтобы пользоваться всей семьёй, – один взрослый велосипед на один дом. И мы – коротконогие дети, были не в состоянии перенести ногу через верхнюю велосипедную раму, и ездили, как называлось: «под рамой». Может быть сейчас, при обилии маленьких велосипедов люди не знают, как ездить «под рамой». На всякий случай, поясню. Это, когда ездят стоя на педалях и огибая своё тело мимо верхней рамы. По мере же нашего роста, мы научались закидывать ногу за раму, но ещё не доставали до сиденья. Это называлось «ездить на раме», и было уже второй ступенью освоения велосипедной езды…

Теперь про наш водоём. Вода в том пруду была на редкость прозрачной, хотя и несколько коричневатой по цвету и в небольшом отдалении от водоёма, если не была тронута ветряной зыбью, виделась чудесным природным зеркалом, с трёх сторон обрамлённым густой и высокой растительностью. Над прибрежной водой свисали шишечки рогоза, атласно блестели длинные полоски осоки, летали стремительные стрекозы, жужжали пчёлы и шмели.

Пробовали мы здесь развести карасей, но почему-то они не приживались, видимо здешняя вода была для них не совсем подходящей. Пиявок же в пруду водилось множество, и непонятно было: чью они пили здесь кровь.

Чёрные и жирные черви те ползали по отлично видимому, жёлто-коричневому дну, свисали со стеблей и листьев густой водной растительности, вызывая во мне при заходе в воду брезгливость и боязнь. Но пройдя дальше от берега и, пускаясь к середине пруда, вплавь, можно было осенить себя спокойствием, – в отдалении и на глубине пиявки не наблюдались.

Незыблема была поверхность пруда и на этот раз. И, лишь, бросившаяся с весёлым криком, мальчишеская гурьба дружно сломала то изумительное природное зеркало.

Вода уже была по-осеннему холодна, но после внезапно появившейся, отменной сентябрьской жары воспринималась телом на редкость благостно. Мы плавали и резвились над глубиной до озноба и, когда, невероятно озябшие, уже выскочили на берег, несусветная дрожь пронзила всех нас неодолимой и страшной силой. Недолго посидев и подрожав на берегу, мы торопливо отжали свои трусы и бросились, всё ещё трясущиеся, к полю и нашему спасительному костру.

У костра быстро приходим в себя. Принимаемся пробовать нашу картошку. Наполовину обугленная снаружи и уже покоричневевшая внутри, она всё же кажется лакомством невообразимым, и мы, обжигая губы и рты, торопливо наслаждаемся ею. При этом постепенно отодвигаемся от, взявшегося снова лихо обжаривать нас, костра.

Подошёл, остановивший, запряжённых в выпахивающий плуг, пару лошадей, колхозник Лёша. Попробовал предложенной нами картошки. Накинув на лицо своё лёгкую маску недовольства, пробурчал, что не так надо её печь, и скорым шагом отправился к окраине леса. Вскоре принёс оттуда старое, выброшенное кем-то, ведро и, наполнив его из борозды крупными клубнями, принялся разворашивать наш, капитально обуглившийся уже, костёр. Быстро опрокинув наполненное ведро в разворошенное место, стал закидывать его головешками и углями. Мы с любопытством за ним наблюдали.