А в самый разгар их пьянки постучали в дверь и после открытия её в комнату заявился тот самый майор спецкомендатуры.

– Да мы тут после баньки…, – оправдывался Евгений.

– Чего после баньки? Ты уж третий день гудишь.

– А ты, – строго посмотрел он на развалившегося в кресле и, дымящего сигаретой, Александра, – не куришь, не пьёшь, – на зону готовишься?!

Но всё обошлось. И друзья со смехом вспоминали тот случай. Но с алкоголем на какое-то время покончили.

А тут и весна долгожданная вскоре нагрянула, – время уличных гуляний пришло.

Почти всё свободное время парень стал отдавать городу. А поскольку Евгений был для любовных дел человеком, весьма возрастным, то Санька нашёл себе приятелей среди городской молодёжи и с ними пускался во все, разгульной молодости, приключения.

Привело это к тому, что Сашка дважды отсидел по пятнадцать суток за хулиганское поведение. И администрации уже шибко задумалась насчёт отправки его на зону. Но парня простили в последний раз, установили за ним надзор, (то есть он должен был дополнительно отмечаться в определённое время в комендатуре) и парень о своём близком будущем крепко забеспокоился.

Вскоре приснилась ему икона, и, подумалось ему: это та, что украли они и за что он отбывал свой срок. И хоть образа той украденной иконы он совсем не помнил, но всё больше стало мниться ему, что он именно тот, который привиделся ему во сне.

Приснился же он ему узколицый и бородатый, с ясными нацеленными глазами, пронзающими всю его душу до самого дна. Сашка несколько дней не находил после того покоя. Всё казалось ему, что образ непрестанно следит за ним, проверяет каждый его шаг. Потом парень несколько успокоился и всё же часто вспоминался ему тот сон и неминуемо возвращались к нему те, щемящие его сердце, чувства.

Часто вспоминались ему и дни, проведённые недавно в камере. Особенно, покрываемый каплями пота, молодой мужик с белой горячкой, что был помещён туда на ночь, перед отправкой в больницу. Больной одолевали галлюцинации. Казались ему приятели, что выпивают где-то рядом за дверью. Мужик просил у них опохмелки. Те, якобы, пообещали. И тогда он кликнул в окошечко, только что заступившего на смену и ещё не вошедшего во все дела, дежурного и сбивчиво попросил того передать ему стакан. Тот понял, что парень просит пить и подал ему в кружке воды. Больной, дрожащими руками схватил заветную посудину и жадно прильнул к ней губами. Но тут же недоумённо взглянул на дежурного и гневно вскричал: – Чего ты мне воды-то дал?

– А чего же тебе?

– Водки! – резко и зло бросил парень.

– Я тебе сейчас как суну! – вскипел тот, и громко хлопнул крышкой окошечка…

Вначале Сашке казался тот случай смешным, но теперь он начал подумывать, как бы самому до такой болезни не докатиться.

Пить он совсем прекратил.

Хотя пришлось один раз выпить, но тогда без этого было нельзя, местный люд того не понял бы, и, мягко говоря, такой поступок бы не одобрил.

А повод был следующим. Случилось приехать, толи любовнице, толи жене к одному из тамошних осуждённых. Поздно вечером заходит в комнату к Сашке дежурный общаги и говорит: тебя Толька Синицын в пятую комнату зовёт, там народ кой-какой собрался. А Толька, среди местной публики – как-никак, авторитет, – пришлось идти.

Навстречу из комнаты вышла закадычная компания из трёх человек. У Сашки всегда были с ними немалые напряги. Первым шёл бородатый малыш Миша Рогов из Москвы. Метр с кепкой, как говорят про таких, но парень надменный и задиристый, должны быть, видящий всех не столичных свысока, как думалось про него Сашке.

За ним вышагивал парень по кличке Самурай, а как имя его Мишка в точности и не знал, потому как называли его здесь осужденные всегда по кличке, а администрация по фамилии – Бородин.