– Тянитя!

Питбультерьер выл, не переставая, и кровожадно грыз балконную решетку.

И вот когда князья в очередной раз тянули, Блинков-младший подошёл к ним сзади, открыл болтавшуюся в бабкиной руке клетку и вытащил кролика за холодные жёсткие уши. Князья стояли плотно, и бабка из-за них ничего не видела.

Всё получилось так просто, что Блинков-младший даже потоптался ещё недолго за княжескими спинами, ожидая осложнений и опасностей – какая же без них кража.

Ни-че-го. Подошёл, открыл клетку, взял. Спрятал кролика под куртку и ушёл. Неплохо было бы положить в клетку кирпич для веса, но сошло и так. Бабка слишком увлеклась выгрузкой.

Она закричала, когда Блинков-младший уже был дома.

Она кричала так, что дрожали оконные стекла.

Она кричала почему-то: «Убили!!!»

Дом, где помещается редакция «Жёлтого экспресса», знают все: москвичи и гости столицы, те, кто ни разу не был в Москве, и те, кто понятия не имеет ни о каком «Жёлтом экспрессе».

Это старый жилой дом с аркой. Слева от арки стоит громадный железобетонный рабочий с отбойным молотком, а справа – то ли колхозница, то ли студентка. Она чуть-чуть поменьше, потому что женщина. Блинков-младший каждый раз, когда ехал в редакцию, собирался присмотреться, что там у неё в руках. Если серп – значит, колхозница, а циркуль – понятно, студентка.

Рабочего и колхозницу-студентку любят снимать в кино про тяжёлое прошлое, поэтому все и знают этот дом. Все видели. Причем когда тяжёлое прошлое называлось радостным настоящим, их снимали, чтобы показать, как хорошо живётся людям, которым стоит высунуться в окно – и нате, любуйтесь произведениями монументального искусства. А когда тяжёлое прошлое стало тяжёлым прошлым, их стали снимать, показывая, как невыносимо жилось людям, которым в окно нельзя было высунуться, чтобы не увидеть это жуткое монументальное искусство.

При этом рабочий и колхозница-студентка совершенно не изменились. Только со временем у них облупились носы.

Блинкову-младшему они почему-то были как родные. Как Хрюша, которого он, понятно, уже не смотрел по телевизору, но уважал за творческое долголетие.

Редакция занимала бывшую коммунальную квартиру.

В бывшей кухне сидел главный редактор, в бывшей ванной – фотографы, в бывшем туалете оставался туалет, потому что журналисты тоже живые люди, а бывшие комнаты назывались кабинетами. За стеклянными дверями стояло множество заваленных бумагами столов и никого не было. Живые люди журналисты поразъехались на редакционные задания или в крайнем случае курили в коридоре. Некоторые спрашивали Блинкова-младшего: «Что тебе, мальчик?» – и сразу же отворачивались. Блинков-младший относился к этому спокойно, как неизвестный герой, которого ищут пожарные, ищет милиция (а уж бабка Пупырко – это точно). Спасённый кролик остался дома. Он успел поесть капусты из борща и насыпать на линолеум черных орешков. А ведь мог бы погибнуть в пасти кровожадного питбультерьера.

Обходя журналистов, коптящих, как подбитые танки, Блинков-младший проскочил в дудаковский кабинет. Кроме Дудакова, которого, понятно, сейчас в редакции не было, там сидел обозреватель криминальной хроники седенький пухлый Николай Александрович. Вот уж кто на самом деле сидел. С утра до вечера, когда ни зайди. Раньше Николай Александрович служил майором в милицейском журнале и привык к дисциплине.

Как обычно бывает со взрослыми, он даже не вспомнил Блинкова-младшего. А ведь знакомился с ним два раза.

– Войдите, – пригласил привыкший к дисциплине Николай Александрович, хотя Блинков-младший уже вошёл. – Докладывайте.