Блинков-младший подумал, что князь не врал: бабка действительно стравливает псу живых кроликов. Для кровожадности.

Белых.

С большими, розовыми на просвет ушами.

С часто-часто дергающимися носиками.

Для кровожадности.

Собаки ведь такие, какими их воспитают хозяева. Могут переводить слепых через дорогу, а могут рвать клыками заключённых в фашистском концлагере.

А бабке Пупырко это ничего не стоит. Она однажды натурально оборвала Блинкову-младшему ухо, так что пришлось накладывать швы. А ведь Блинков-младший просто шёл мимо лавочки у подъезда. Бабка Пупырко смогла дотянуться, не вставая с этой лавочки, и оборвала ему ухо. С тех пор он ходил так, чтобы бабка не могла дотянуться.

У князя Голенищева-Пупырко-младшего часто были оборваны уши. Князь Голенищев-Пупырко-старший носил бороду. Ушей из-под неё почти не было видно.

Мама говорила, что бабка Пупырко стала такая потому, что у неё была трудная жизнь. Блинков-младший не понимал, почему, если у человека была трудная жизнь, он должен отравлять жизнь другим.

Факт то, что попугайская клетка с белым кроликом была у бабки в руке, а питбультерьер выл, визжал и рыл балкон кривыми лапами.

Из машины показалась бабкина клюка. Князь Голенищев-Пупырко-младший однажды сообщил Блинкову-младшему по секрету, что клюка золотая. Будто бы старший князь несколько лет покупал в магазине обручальные кольца и прятал на чёрный день. А потом расплавил их и залил в просверленную старушечью клюку, чтобы сберечь от воров своё золото. Обворовать бабку Пупырко было невозможно. Для этого пришлось бы к ней подойти, а как подойдёшь, если она сразу вцепляется в ухо?

Очень долго ничего не происходило. Из автомобильной дверцы торчали рука с клеткой, рука с клюкой – и всё. Блинков-младший давно уехал бы в редакцию «Жёлтого экспресса», если бы не переживал за белого кролика.

Потом «Волга» стала опрокидываться. Левые колеса, и переднее и заднее, оторвались от асфальта, как будто их приподняли домкратом, правые совсем спрятались, машина пошла, пошла заваливаться. И тогда между клюкой и клеткой появилась нога. Затем вторая. Ноги повисели в воздухе и встали на тротуар. Машина немного выровнялась.

– Помогитя, – трубно скомандовала бабка Пупырко. Она застряла.

Презирая себя за мягкотелость, Блинков-младший кинулся на помощь.

– Отойди, шпана, – последовал приказ.

– Иди-иди, – поддакнул князь Голенищев-Пупырко-младший. – Дело семейное, сами разберёмся.

Вышел из подъезда старший князь, и началось семейное дело.

Бабка Пупырко не первый раз ездила в машине и, конечно, знала, что выходить нужно боком, встав сначала на одну ногу. Но ей хотелось встать сразу на обе и выйти прямо. Сыну и внуку было просто нечего возразить на это желание старейшины семейства. Она их не слушала.

– Тянитя, – приказывала бабка Пупырко, протягивая князьям руку с клеткой и руку с клюкой. Князья тянули. Бабка привставала и упиралась головой в потолок машины. Тогда она командовала:

– Бросайтя.

Бросали. Бабка Пупырко говорила:

– Ох, грехи мои тяжкия! Тянитя.

Князья тянули, обливаясь потом. Бабка Пупырко была огромна. Казалось, что она забралась в автомобиль девочкой и провела в нём всю свою трудную жизнь, питаясь белым хлебом и дрожжами, пока не вросла в «Волгу», как устрица в раковину. Старший князь, наверное, сам поражался тому, что не так давно смог усадить старуху в машину без помощи фокусника или, на худой конец, регулярных частей Российской армии.

В минуты отдыха старший князь влезал на переднее сиденье и показывал бабке Пупырко, как надо выходить.

Бабка молча смотрела это показательное выступление и твердила: