– Отец, разреши сказать слово.

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Елбаздука.

– Я прекрасно помню наш моральный кодекс Уэркъ хабзэ: жизнь продай, купи честь! Но силы были слишком неравны, глупая смерть не принесла бы чести. В той ситуации Тогрула спасти было невозможно, я решил спасти его сына – наследника престола Бату-хана.

– Ну, и где же он, наследник? – стараясь не выдать раздражения, спросил князь.

– Узбек у ворот твоей усадьбы.

– Так веди скорее внука в дом.

Айдарбек не успел переступить порог, как Елбаздук поднялся:

– Узбек не только внук мой, он мой хан, хана я встречу сам.

Князь вышел за ворота. Смеркалось, но последние лучи солнца еще светили за горами, отбрасывая на землю темные тени.

Отряд моментально спешился и припал на колени перед князем, коленопреклоненным был и Узбек. Елбаздук подошел, поднял внука, поклонился ему.

– Добро пожаловать, мой хан, да продлит Аллах твои годы! Твой верный слуга Елбаздук рад видеть тебя в своем доме!

Узбек вошел во двор усадьбы, за ним последовали князь и Айдарбек, которого сразу за порогом остановил отец.

– А тебе, сын, пора возвращаться в Орду, смыть позор кровью. Токта не должен долго жить. Узбека буду воспитывать я, он станет хорошим джигитом.

Когда сын переступал порог, Елбаздук добавил:

– Ты знаешь, на какой поляне пасутся табуны моих узденей.

Мать Айдарбека скорбно смотрела вслед уходящему отряду, она даже не успела обнять своего родного мальчика, не угостила его любимой пшеничной похлебкой и сыром. Печаль заполнила душу матери, но она не могла вмешиваться в дела двух мужчин-воинов, не могла принимать каких-либо решений.

– Ну ладно, – утешала себя мать, – увидела сына живым-здоровым, слава Аллаху, великому и милосердному.

Айдарбека никогда не пугала темнота, ночью он видел не хуже, чем днем, тем более в родных горах, которые с детства обошел вдоль и поперек со своим воспитателем-аталыком, потому и сейчас он уверенно вел отряд по узкой тропе к перевалу Гум-Баши, за которым открывалось плато Бийчесын – летнее пастбище карачаев и черкесов. Вскоре отряд был у цели, ночью близко к табунам они не подъезжали, а когда на рассвете бриллиантами засверкали заснеженные вершины Эльбруса, монгольские всадники спустились на плато. Табунщики сразу узнали Айдарбека. По закону черкесов молодой князь мог взять из табуна жеребенка, из каждой отары по барану и тут же сварить пищу для себя и своих спутников.

«Отец умный, отец мудрый, отец любит сына!» – подумал Айдарбек, глядя на тучные отары и многочисленные табуны.

Пир был на славу, но надо торопиться, а то хватятся, начнут искать. В табунах поменяли часть уставших лошадей, и – вперед, в Орду.

Орда гудела изнутри, но сор из избы не выносила, не первыми были убийства в борьбе за трон, что ж тут необычного.

Токта откочевал к границам Сарая и начал управлять государством. Ногай не отпускал юного хана ни на шаг, по его совету Токта убил еще трех сыновей своего отца и принялся за нойонов, потом за военачальников, некогда служивших Менгу-Тимуру, а заодно с ними умертвил свою мачеху Джиджек-хатун, которая по просьбе Ногая заманила к нему четырех правящих братьев. Ордынская знать опешила от такого хладнокровия и безжалостности молодого хана. Кто-то бежал на Русь, кто-то притих и безропотно с подобострастием выполнял все приказы Токты. Видя такое рвение юного хана, несколько успокоился и Ногай, отправившись в свой улус на запад.

Хан Токта неспешно и тайно формировал свое окружение, главным советником его стал дед по материнской линии Салджидай-гурген и полководец Тамма-Токта, а дальше начали подтягиваться верные ему братья Сарай-Буга, Бурлюк, Тудан, с помощью которых он попытался проводить независимую от вездесущего бекляри-бека политику.