Первое упоминание о Соломбале относится к XV веку. В официальных источниках обычно фигурирует дата 1471 год, когда в летописях было зафиксировано, что ряд северных земель отошёл от Великого Новгорода к Москве. Первыми насельниками Соломбалы могли быть монахи. Мужчина, убитый и застрелившийся на этом острове спустя пять веков, тоже вел монашествующий образ жизни. Жена ушла, детей не было.

Название поселения Соломбала всегда было овеяно мифами и легендами. Иногда страшными. Народные предания из уст в уста передают, что когда Петр Первый приехал на Север и построил здесь первый российский корабль, то на бале по случаю его спуска на воду, чем-то сильно опечаленный, он вдруг в сердцах произнес:

– Ох, и солон же мне этот бал!

И уехал с него. А один из его любимых сподвижников перед тем внезапно тут же и помер. То ли сам отравился, то ли ему помогли принять яд, чтобы больше не воровал так много. Другие тоже хотят кушать. Точная причина неизвестна, как и в этом случае лета 1993 года. Но название «Соломбала» осталось.

А вот по поводу кручины Петра версии тоже расходятся: то ли из-за гибели сподвижника, то ли его расстроила «супружница» Екатерина I. Причём рассказчиков не смущает тот факт, что в момент приездов царя в Архангельск у Петра была другая жена – Евдокия Лопухина, а с Екатериной он ещё знаком не был.

Но это место не случайно приглянулось молодому царю, по указу которого в 1693 году здесь была заложена Соломбальская государственная верфь. Пётр приказал двинскому воеводе, стольнику Фёдору Апраксину построить здесь 12-пушечный фрегат «Святой Павел».

И, по преданию, в следующую навигацию сам лично подрубил опоры при спуске на воду первенца российского флота, на котором был поднят триколор, размером почти пять на пять метров, «флаг царя Московского». С 1705 года он был учреждён как штандарт для всех российских кораблей.

Впрочем, сейчас не о том. Смерть хозяина небольшого дома на острове Соломбала, где было когда-то положено начало отечественному судостроению, послужила толчком ко многим далеко идущим событиям (или в череде их), вплоть до конца XX века. И мифом или легендой не стала.

…За две недели до этого происшествия Александр Ясенев сидел по служебной надобности в кабинете начальника геологоразведочных партий в Архангельске Константина Баркова. Называлось его детище «Северная геология», и оно пока что являлось государственным ведомством. А параллельным курсом уже взросла получастная акционерная контора «Архангельскгеология», где заправлял Сергей Свиридов. С ними обоими Ясенев был давно знаком, еще по Якутску.

И вот Барков решил вдруг похвастаться обнаруженными на Ломоносовском месторождении алмазами. Вызвал секретаршу:

– Таня, зайди и покажи, что там у тебя есть. Продемонстрируй.

– Я уже оценил её фигурку в приемной. Высший класс, – пошутил Ясенев.

– Ты еще не всё видел, Александр Петрович.

– Да ладно! Может, не надо всё-то?

– Надо. Вздрогнешь.

Очевидно, главный геолог заранее договорился с секретаршей, чтобы произвести эффект на полковника госбезопасности. Таня не замедлила появиться с кульком бумаги. Развернула его и высыпала на стол горку мелких, мутных, грязных стекляшек. Да еще сопроводила милой улыбкой и фразой:

– Глядите, какая красота!

Но впечатления на Ясенева они не произвели. Это было его первое знакомство с алмазами Архангельска. Якутские по роду занятий он уже видел, но они мало чем отличались друг от друга. Разве что те были крупнее.

– Вижу твое разочарование, – усмехнулся Барков. – А теперь взгляни в микроскоп.

Картина, безусловно, была другой. Конечно, не сияющие в витринах и на прилавках ювелирных магазинах бриллианты, но сейчас можно было увидеть и прозрачность камней, и блеск на их гранях. Ясенев смотрел долго. А думал о том, что эти «стеклярусы» могут принести много дохода дырявой с начала 90-х годов государственной казне. Если ими распорядиться с умом. Но и много бед отдельным нехорошим корнеплодам, типа «редисок». Если их не остановить вовремя, то есть не пересадить на другую почву.