– государственно-законодательного регламентирования (XIII–XVIII вв.);

– общественного призрения (1700–1860 гг.);

– общественно-территориального распределения (1860–1917 гг.);

– социального обеспечения (1917–1991 гг.);

– переходного периода (с 1991 г. по настоящее время).

В работах М.В. Фирсова предлагается иная, но похожая периодизация. С одной стороны, она следует традициям русской дореволюционной историографии в области общественного призрения, «с другой – содержит новую логику развития процесса, исходя из развития способов помощи и взаимопомощи у этнических групп в их культурно-исторической перспективе:

1) архаический период – родоплеменные и общинные формы помощи и взаимопомощи у славян до Хв.;

2) период княжеской и церковно-монастырской поддержки – с X по XIII в.;

3) период церковно-государственной помощи – с XIV в. по вторую половину XVII в.;

4) период государственного призрения – со второй половины XVII в. по вторую половину XIX в.;

5) период общественного и частного призрения – с конца XIX в. до начала XX в.;

6) период государственного обеспечения – с 1917 по 1991 г.;

7) период социальной работы – с начала 1990-х гг. по настоящее время».

В России к концу XIX – началу XX в. благотворительность развилась в мощное общественное движение и взяла курс на устранение первопричины существования нищих и скитальцев путем подъема жизненного и культурного уровней бедных слоев населения. Появились разнообразные типы богоугодных заведений, которые обеспечивали не только приют, но и давали возможность получить образование и в дальнейшем – работу. Были созданы специализированные образовательные комплексы для слепых и глухонемых детей, а также был открыт ряд публичных галерей, народных театров, библиотек для всех желающих. Проводились благотворительные лотереи.

Благотворительная деятельность на рубеже XIX–XX вв. замечательна и отлична от предыдущих периодов своей цельностью и направленностью как на повседневные нужды, так и на более высокие, непреходящие ценности.

В большинстве случаев благотворительность опиралась на плечи какого-нибудь дарителя. И заведение, основанное частным лицом, имело определенную символичную роль. Как правило, устройство богадельни, убежища, приюта становилось итогом жизненного пути благотворителя, венцом его земного творения. Некоторые из домовых храмов и церквей богоугодных заведений становились усыпальницами жертвователей и членов их семей. Так, храм детской больницы св. Владимира – усыпальница ее основателя, железнодорожного промышленника Фон-Дервиза; фамильный склеп был устроен в больнице братьев Бахрушиных и Доме призрения братьев Боевых; в церкви Митрофания Воронежского, при приюте Великой княгини Елизаветы Федоровны и принца Ольденбургского в Петровском парке, был погребен храмоздатель, известный московский благотворитель М.С. Грачев.

Достаточно часто приделы в храмах были посвящены святым благотворителей или их родственников. Благотворительные комплексы были символом жертвы, именной милостыни нескольким десяткам убогих, больных и детей, чьи молитвы впоследствии благословят семью и род покровителя.

Благотворительность в Москве приобрела особенно яркий характер, так как в столице были сосредоточены огромные промышленные и финансовые капиталы, и их владельцы имели возможность щедро жертвовать на общественные нужды. В городе насчитывались сотни различных благотворительных заведений и обществ. Имена благотворителей вошли в историю. Среди них – А.К. Медведников, Н.А. Мазурин, братья Бахрушины, П.Г. Шелапутин, М.С. Грачев и многие другие.