Ее поднимают с валунов. Нет в ней теперь никакой воли отбиваться от этого старика, от его запаха, пока несет он ее, морского рассола и псов, чувствует, как укладывают ее на сырую плетенку, дрожит, укрытая его пальто. От неба ей виден клобук, надернутый низко, пока везут ее на веслах через устье. Старик – глаза блестящие, борода. Не изволь беспокоиться, мужичонок. Вот свезло-то тебе, что Чарли тебя нашел, а? Моря плеск у нее в ушах, плюх весел. Взглядывая вверх, видит эти руки на веслах, здоровенные, костяшки красны, кулаками к ней, словно в томной игре пьяного буйства. Промеж кряхтеньем лодочник сам себе насвистывает. Ничего теперь не по воле, а только то, что алчет темноты того, что под, и вниз она сползает, в низ, вдруг чувствует, как ее подняли, вскинули к нему на плечо, понесли к дому, рядом скачет пес. Слышит птичий щебет старухи. Чарли говорит ей, скорей, Тереза, я нашел этого мальчонку, он чуть не утоп в заливе, лежал возле устья реки. Все равно что охапка травы морской на камнях. Ты глянь, какого он цвету. Скорей давай одеяло наше. Легонький такой, легонький что перышко у меня на руках.

Ее устраивают на табурете у огня. Сидит в своем ничто. Возникает вместо мыслей бессветный ветер пустоты. Когда старуха вознамеривается снять с нее мокрую одежду, ей удается воззвать в себе к внезапной силе и не даться. Запах каррагина[16] от старухиной руки, что нерешительно покоится у нее на плече. Старуха говорит, да брось ты стыдиться, мужичонок. Я, что ль, трех пацанов не вырастила? И все ж отступается.

Позднее она понимает, что места эти – рядом с Ратмалланом, округой, о какой она сроду не слыхала. Как же Чарли смеется, когда это слышит. Как так не слышать, если оно все время тут было? Ведь именно тут пресекся старый ирландский порядок. Именно отсюда свершился графский побег[17]. Но в любом разе я тебя перевезу на ту сторону, когда обратно цвету наберешься.

Погодя спрашивает, твои кто будут? Ты откуда? Будут беспокоиться о тебе?

Она качает головой. Говорит, мама померла, вот как есть.

Старик качает головой. Старуха подается вперед и спрашивает, а еще кто есть? Сестра? Или брат?

Имени своего она им не сказала. Они зовут ее «парнишка». Старуха приносит ей одежку, какая сядет лучше, но она ничего другого не наденет. Старуха в итоге стоит посреди комнаты, поджав губы, держит одежки, старик забирает их, кладет в сундук, странный слышен звук от нее, вроде печали.

Дни проходят, как поток-облака, незамеченные в некой ненаблюдаемой ночи. Она черпает ложкой суп из водорослей, случайную рыбу, сплевывает кости в огонь. Старик со старухой стараются не смотреть в мертво-вперенные глаза, в глаза посреди ада ее, что видят сокровенных зверей тьмы, зверей, что бродят чудовищными очерками, словно бы зримые в теневом свете. Ум ее откликается звуками старой жизни. Голосами Блэкмаунтин, что звенят и глохнут. Слышит голос матери, незнакомый ей, голос Сары без слов, просто звук его, слышит, не чувствуя никакой нежности. А следом приходит ночь, когда в поту просыпается она из сновидения столь жизнеподобного, что преследует ее оно не один день. Галдящая толпа сотен людей – несет факелы и секачи, выкликает ее имя. Сара среди них. Что это они кричат. Убийца. Возглавляет их Боггз, глаза горят, облик человечий превращается в волчий, движется он в своем же гнев-свете, словно мельничное колесо с полной свирепостью, если б она хотя б объяснить это могла. Проснувшись от того сна, она бредет оглушенная и забивается в угол до света дня. Чарли находит ее и переносит обратно в постель. Она видит этот призрачный образ Боггза-волка, будто наблюдала его при дневном полнейшем выражении, задумывается, не пророчество ль такая мощь сна.