– Постараюсь не подвести ваших ожиданий, товарищ полковник!

– Это по-нашему, по-большевистски! Жаль не удалось тебе награды, какой-нибудь выбить в Москве: времени мало и подтверждения наших подвигов недостаточно. Вот, покажешь себя в драке, сразу представление отправлю!

– Виноват, но я сражаюсь не за награды – за Родину.

– Молодец! Сейчас свободен, через двадцать минут общее построение, в разведку боем добровольцев назначать станем: тебе необязательно соглашаться – верная погибель, мой боевой друг.

«А я соглашусь!» – думал про себя, уходя из наскоро выкопанной землянки командира.

С наградами в первый год войны очень туго дела обстояли – это правда. Не знаю, почему так, но многие воины, кто большие подвиги совершал в начале ВОВ, достойно не поощрялись, им вместо положенного по всем канонам звания Героя СССР, запросто давали орден Ленина или Красного Знамени.

Построение проходило в торжественной обстановке, насколько это позволяли обстоятельства. После пламенных речей, преклонения перед знаменем и его поцелуем, слегка склонив голову и помолчав, командир произнёс:

– Требуются добровольцы для разведки боем… необходимо вызвать огонь на себя, чтобы противник демаскировал свои позиции, по возможности определить их количество.

Если читать между строк, сказали нам следующее, – «Кто готов погибнуть? Понимаем, что посылаем „на смерть“, но – Родина Мать зовёт!» – выжить шансы у того, кто на такое подпишется, равнялись чуть больше, чем нулю, я прекрасно всё понимал и… согласился. Те, кто в боях ранее участвовали, смотрели на меня, как на сумасшедшего. С другой стороны, стыдились, что добровольно из батальона попросились лишь несколько человек… немного погодя, вызвались ещё несколько танкистов, включая моего старого товарища.

Арсений захотел со мной, говорит:

– Давай, стрелком-радистом пойду? Мне нужно себя проявить! Коли ранят тебя, быстро смогу заменить, рядом же располагаемся. Шансов уцелеть танку больше вдвое, если мы вместе.

Сначала его довод показался правильным. В другое время, когда не стояло бы острой нехватки подготовленных кадров для новой техники – согласился не раздумывая. Но тогда возразил:

– Нет Сень… не уговаривай. Понимаешь, если нас обоих сожгут, кто останется? С «Тридцатьчетвёрками» во всей бригаде несколько человек в идеале знакомы, а в нашем батальоне – только мы. Поэтому нам двоим головы в одном бою сложить никак нельзя…

Он с печалью, но согласился.

Позже, перед выездом, ко мне подошёл «комиссар» и отчитал:

– Ты понимаешь – это гарантированная гибель и когда я говорил, что тебе нужно проявить себя в бою для поднятия духа остальных, имел в виду другое, не чистое самоубийство!

– Так точно, понимаю. – Вяло улыбнулся я и добавил, – не переживайте, товарищ командир! Пока не умер – я бессмертен! – Не знаю, с чего мне в голову влетела последняя, по сути, абсурдная фраза, которая насмешила Виктора Илларионовича, но она в дальнейшем стала моим девизом на всю войну… на всю жизнь.

– Эка ты загнул! Тебе в политработники нужно, а не за рычаги. У нас это не положено – суеверия, но, скрещу пальцы, чтоб ты живым вернулся.