– Ну вот, – проворчал Аверкий и сплюнул, – теперь мы знаем, чем всё кончилось.

– Да… Хороша, – одобрил Герадот, – но на её месте я бы тоже выбрал твоего брата.

– Лучше заткнись! – вспылил Аверкий и попытался вырваться из пут, но к ним тут же подоспели стражницы с копьями наперевес.

– Успокойтесь сейчас же! – велел Центурион, – Аверкий!

Увидев недовольный взгляд командира, имперец успокоился и уткнулся взглядом в землю. Поняв, что пленники успокоились, стражницы тут же удалились.

– Так откуда ты знаешь их язык? – спросил Гораций спустя пару минут.

– Да, – вторил ему Центурион, – мне бы тоже хотелось знать.

– Поверьте, – ответил Ификл, – я бы рад вам ответить, но… Я не могу. Такое ощущение, будто я говорил на нём давным-давно. Это как сон, который пытаешься вспомнить, когда проснулся.

– Да уж, жаль только мы не спим, – подал голос Прокис.

– Ну почему же? – усмехнулся Рамон и улыбнулся, – Кое-кому не жаль.

Гладиатор кивнул в сторону палатки, из которой уже начали доноситься пронзительные женские стоны.

– А вот и он! – воскликнул Герадот, когда воительницы наконец вывели из палатки Брутуса, – Ну как, жеребец? Кобылка была знатная?

Явно измотанного, но довольного Брутуса усадили на прежнее место и связали, как и прежде.

– Ну рассказывай! – не унимался гладиатор, – Какова?

– Не опытная, – ответил имперец и добавил с улыбкой, – но старательная. Старуха постоянно подсказывала ей, что делать, а остальные внимательно смотрели, не отрывая взгляд. Учились, наверное.

– Поздравляю брат, – усмехнулся Аверкий, – не думал, что ты однажды станешь мальчиком из дома удовольствий.

– Ну он им и не стал, – усмехнулся Прокис, – тем хотя бы платят.

Имперцы рассмеялись, а Брутус покраснел от злости и смущения.

– Не обращай внимания, – поспешил успокоить его Центурион, – они просто тебе завидуют.

– Я так и понял, мой командир, – сердито ответил претореанец.

Тем временем, из палатки вышла старейшина, а следом – та самая девушка, с мокрыми и спутанными волосами. Из одежды на ней был только плащ старейшины, а в руках она держала потемневшую от времени деревянную чашу.

Девушка медленно подошла к Брутусу и гордо встала перед ним.

– Что происходит? – недоверчиво спросил Центурион.

Но ему никто не ответил.

Дальше события стали развиваться слишком быстро: старейшина зашла Брутусу за спину, задрала его голову и одним движением достала нож и перерезала воину горло. Из раны тут же хлынула кровь. Старейшина что-то сказала, и девушка в плаще тут же подставила чашу под ток крови. Когда чаша набралась, она поднесла её к губам и стала пить из неё.

Кровь лилась по губам девушки на её тело, стекая от шеи по молодой груди на живот и бёдра. Когда чаша опустела, девушка подняла её над головой, показывая остальным воительницам, что та пуста, и все женщины хором одобрительно и победоносно закричали, поддерживая соплеменницу.

К ней подошла старейшина, взяла за руку и увела куда-то в сторону. Брутус к тому времени уже был мёртв. Имперцы молчали, изумлённо глядя на него. Лишь Аверкий беззвучно плакал, повторяя имя брата и извиняясь перед ним.

Спустя несколько часов, старейшина вернулась. Она снова обошла имперцев и, на этот раз, остановилась рядом с Броном.

Гладиатор молчал. Его стальные глаза смотрели на женщину без каких-либо эмоций, но при этом от его взгляда веяло по-настоящему мертвецким холодом.

– Выбери меня, тварь! – кричал Аверкий, – пусть только твои сучки меня развяжут, и тогда уж я перегрызу тебе глотку!

Одна из стражниц ударила имперца древком копья в грудь, и тот замолчал, выпустив весь воздух. Старейшина же указала на Брона, и к нему уже выдвинулись воительницы, как вдруг раздался вой сигнального рога.