«Ох, Маркус», – думал Центурион, – «Жаль, что ты этого не видишь».

Тем временем, старейшина подошла к имперцам и внимательно их осмотрела. Она прошлась вдоль них, беря в неожиданно сильную руку лицо каждого из мужчин, и тщательно осматривала его со всех сторон.

– Может возьмёшь у меня кое-что другое?! – огрызнулся Аверкий, – когда очередь дошла до него.

Женщина тут же схватила его за волосы и оттянула голову. В её свободной руке мгновенно оказался нож, и его остриё впилось в шею имперца. Из-под кончика ножа побежала тонкая струйка крови, но Аверкий не дрогнул. Он злобно смотрел на воительницу и приговаривал:

– Ну давай, старая сука! Убей меня, иначе, клянусь всеми богами, я сам доберусь до тебя!

Женщина не поняла, что говорил ей воин, но её лицо выразило явное недовольство его тоном. Воительница отвела нож для удара по горлу своего пленника, но её остановил крик Брутуса, на мгновение опередивший Центуриона.

– Стой! Не нужно!

Старейшина устремила на него взгляд, отпустила голову Аверкия и подошла к его брату.

– Не нужно, – повторил он, глядя женщине в глаза.

Она медленно поднесла лезвие ножа к лицу воина, провела им по его щеке, повернула в одну сторону, затем в другую и довольно улыбнулась.

Женщина вернула нож на бедро и кивком указала на имперца. Из рядов воительниц тут же вышли две девушки, отвязали Брутуса от остальных и подвели к старейшине, вставшей в центре, между обоими рядами воительниц. Она положила руки на Брутуса и заговорила на языке, который никто из имперцев не понимал.

– Что она там бормочет? – ёрзая в путах ворчал Аверкий, явно переживающий за брата.

– Кажется, – вдруг подал голос Ификл, – что-то про… ритуал.

– Ты её понимаешь!? – разом воскликнули пленные.

– Какой ещё ритуал?! – переспросил Аверкий.

– Тише, – попросил Ификл и прислушался, – да… Старуха говорит, что этот воин достоин стать… конём?

– Конём? – переспросил Герадот.

– Тише, что дальше? – поторопил Центурион.

– Да… Она… Ох боги!

– Ну что там?! – Аверкий выходил из себя от нетерпения.

Эфикл перевёл на него изумлённый взгляд, затем повернулся обратно. Старейшина ходила вокруг Брутуса, с таким лицом, будто только что купила себе отменного племенного жеребца. Внезапно, она крепко схватила мужчину между ног и одобрительно кивнула.

– Она говорит, – продолжил Эфикл, – что этот конь… хотя… скорее жеребец, станет отличным… создателем.

– Ты уверен, что верно всё понимаешь? – уточнил Гораций.

– Брат, мгновение назад я не знал, что вообще знаю этот язык.

– Тише, – вновь скомандовал Центурион, – что она говорит?

Ификл вновь посмотрел на старейшину, ходившую вокруг ничего не понимающего Брутуса, и обращалась к соплеменницам, которые вдруг из грозных воительниц превратились в хихикающих барышень.

– Она спрашивает: – выслушав её, ответил Ификл, – кто из сестёр желает лечь рядом с чужаком и понести от него…

Воцарилось молчание. Только старейшина продолжала снова и снова повторять свой призыв.

– Вот же гад! – вдруг воскликнул Аверкий, – Вечно ему, с самого детства, достаются самые лакомые куски!

– Тише! – скомандовал Центурион, – Мы ещё не знаем, чем всё кончится.

В этот момент, из рядов воительниц, робко и подталкиваемая своими подругами, вышла высокая, темноволосая, смуглая девушка с точёной фигурой и большими глазами на милом девичьем лице. Она медленно подошла к старейшине, смущённо улыбаясь и склонив голову. Женщина взяла в руки молодое лицо девушки и осторожно поцеловала её в щёки. Затем взяла её под руку и повела в палатку, из которой вышла чуть ранее.

К Брутусу, тем временем, подошли четверо других девушек. Трое приставили к нему оружие, а четвёртая перерезала путы. Затем, окружив имперца, они провели его к той же палатке и, почти что, запихнули его внутрь, а затем вошли следом.