– Князь, вам никогда не удастся убедить турецкое правительство в вашем расположении к нему. У России с Турцией слишком много пересекающихся интересов на востоке. К тому же Турция всегда опасалась и будет опасаться усиления вашего влияния и в европейской, и в азиатской частях своей империи. Я уже не говорю о Сербии…

Князь Меньшиков сделал нетерпеливое движение рукой, чтобы остановить графа Бенедетти.

– Опасаться – это не значит не пытаться мирным путем решать возникающие споры. Если конечно не найдется третья сторона, заинтересованная в возбуждении страхов и споров.

Граф Бенедетти снова усмехнулся.

– Извините, князь, и не сочтите сказанное мной за оскорбление, но вам лучше быть пророком, а не дипломатом, – сказал он с нескрываемым сарказмом.

– Каждый из нас, граф, пророк в своем отечестве, – ответил князь Меньшиков и добавил: – Кто в большей степени, кто в меньшей…

Бенедетти встал.

– Ну что ж, князь… Прощайте, – сказал он и направился к двери, однако вдруг остановился и, обернувшись, все с той же усмешкой, но уже по-русски, произнес: – Как там у вас говорят… Цыплят, по осени считают.

4

…10 марта князь Меньшиков обратился с письмом к Рифаат-паше с предложением продолжить переговоры. Рифаат-паша ответил согласием и попросил провести встречу у него дома, ссылаясь на легкое недомогание и рекомендацию врача не появляться на улице.

На встречу с Рифаат-пашой вместе с князем Меньшиковым поехали граф Озеров и патриарший секретарь Аристарх, который был приглашен из Иерусалима в посольство для консультаций.

Дом Рифаат-паши находился на другом конце города и, чтобы не опоздать к назначенному времени, выехали из посольства за полчаса до встречи.

У подъезда дома Рифаат-паши их встретил слуга, низко поклонился и предложил пройти в дом похожий на дворец с ярким и богатым убранством. Провел до кабинета Рифаат-паши и, снова поклонившись, открыл перед ними дверь.

Завидев князя Меньшикова, сопровождающих его графа Озерова и патриаршего секретаря Аристарха, Рифаат-паша пошел им навстречу. Поприветствовал на французском языке. Руки не подал, однако раскланялся с каждым. Затем пригласил пройти и присесть на стоящие рядом две софы.

Кабинет оказался не большой, но уютный с окнами, выходящими на восток. На стенах ни портретов, ни картин. На это князь Меньшиков сразу обратил внимание. Но зато все стены были обиты драпом темно-красного цвета и придавали кабинету торжественность и благостный покой. Рифаат-паша в кабинете оказался не один.

Перехватив взгляд князя Меньшикова на стоящего у рабочего стола богато одетого чиновника, Рифаат-паша представил его:

– Господа, Нуредин-бек, мой переводчик.

Князь Меньшиков хотел было сказать, что они могут общаться и без переводчика на французском языке, но передумал. По всей видимости, даже такие приватные переговоры требовали некоторых условностей.

Меньшиков в свою очередь представил Рифаат-паше патриаршего секретаря Аристарха.

– Я очень рад, что вы решили возобновить переговоры, – обращаясь к князю Меньшикову, сказал Рифаат-паша. – За последние дни мне пришлось выслушать столько противоположных мнений как со стороны членов Совета Порты, так и со стороны поверенных в делах в Константинополе уже известных вам полковника Роза и графа Бенедетти, что я подумал, не подать ли мне прошение об отставке.

Рифаат-паша сложил вместе ладони и произнес по-турецки слова какой-то молитвы, склонив низко голову.

Мысль Рифаат-паши об отставке удивила и насторожила и князя Меньшикова, и графа Озерова.

– Господин министр, – обратился к нему князь Меньшиков, – ваши слова об отставке не будут угодны Аллаху только потому, что сказаны не в лучший момент для султаната.