Мне снилась какая-то полная дребедень, сумбурный винегрет из всего пережитого за этот беспокойный денек. Запомнилось, как во сне я снова был на том уроке географии, и будто бы на глобусе, стоящем на учительском столе, Кордильеры вдруг стали большим крокодилом ярко-синего цвета, с вытянуой, как у динозавров, шеей, которая заканчивалсь головой Марии Анатольевны с зелеными волосами. Этот монстр вздыбился над глобусом, оставаясь прикрепленным к нему как раз по линии подножия Кордильер, и голова Марии Анатольевны, поднятая шеей монстра, плотоядно смотрела на параллелепипед громадного, в масштабе глобуса, многоэтажного небоскреба, который торчал на Северном полюсе, там, где у настоящего глобуса шарик, указывающий на «выход» якобы земной оси. Каждый раз, когда крокодил раскрывал пасть, изгибал шею и делал попытку наброситься на шарик-небоскреб, на глобусе, где-то в районе Гренландии, возникала крошечная фигурка моего отца, он загадочно улыбался, манил монстра крошечным, почти невидимым пальчиком, тот сразу поворачивался лицом Марии Анатольевны в сторону отца, оскал вдруг становился ехидной улыбкой, и монстр почему-то сразу успокаивался. Потом крокодил вдруг отделился от глобуса и стал уменьшаться, будто он был воздушным шариком, из которого выпустили воздух, а на месте бумажных Кордильер заплескались в бумажных берегах волны настоящего моря. Отец, а вслед за ним и уменьшившийся монстр затем вошли в «полярный» небоскреб. Как-то так получилось, что мой взгляд последовал за ними, но мой собственный персонаж из действа сна окончательно исчез, я «смотрел кино». Сразу же раскрылись двери лифта, внутри которого вместо кнопки висела рында, подвешенная к потолку на двух цепях, языка у рынды н было, вместо него рядом, тоже на цепи, висел молоток. Отец размахнулся и сильно ударил об рынду, но это не нарушило тишину (мой сон был в ярких цветах, но звукорежиссёр в студию не прибыл, заплутав где-то в извилинах), двери лифта закрылись, и он поехал вверх. Кордильеровый зеленоволосый крокодил – географичка по пути пропал, будто окончательно сдулся, а из лифта вслед за отцом потянулась вереница одинаковых зеленоволосых людей, все – клоны Александра с Альтаира. Все вошли в огромный, прямоугольный в плане, шикарный офис, с дубовым паркетным полом и стенами, отделанными полированными панелями красного дерева. Строго в центре офиса стоял совершенно неуместный здесь, казавшийся крохотным, деревянный стол из нашей кухни, покрытый клеенкой в клеточку со следами случайных сигаретных прожогов. Этот стол всё рос и рос по мере того, как все новые Александры длинной чередой выходили и выходили из лифта, брали неизвестно откуда возникающие стулья и рассаживались за ним. Когда стол вырос так, что занял почти весь офис, между стенами и огромным теперь столом едва помещались стулья с клонами-посетителями, а ближайшее прожженное пятнышко на клеенке стало размерами напоминать большое кострище, лифт опустел, его двери закрылись, и все принялись степенно пить чай из неведомо откуда появившихся чашек. Отец театральным жестом показывал рукой на огромное, во всю стену, окно, из которого открывался вид «сверху» – со стороны северного полюса- на глобус, причем он крутился, не быстро, но ощутимо, на месте Кордильер все так же пенились высокие волны, в которых местами угадывались огромные спины каких-то монстров, в то время как остальная поверхность огромного глобуса оставалась обычным картоном, обклеенным разрисованной бумагой с сеткой меридианов и параллелей.

Когда я открыл глаза, было утро воскресенья. Утро было позднее, судя по тому, что в окно уже вовсю светило и даже несколько свысока пригревало ласковое майское солнышко. В первые мгновения я ещё крутил в памяти события яркого сновидения, причем присовокупил к нему и все необычайные приключения субботнего вечера, заблуждаясь спросонья, что все вчерашние зеленоволосики тоже были химерическими порождениями сна. Я уже начал было лениво строить незатейливые планы на сегодняшний отдых, как тогда, на географии, но внезапно меня словно током ударило – сон и реальность разложились по полочкам, и пришло понимание, что зеленоволосый Александр – уж один-то точно – существует на самом деле. Недостроенным планам суждено было тут же испариться, а вместо них сразу возник миллион, наверное, вопросов. Я вспомнил, как вчера Александр и отец говорили что-то об угрозе будущему человечества, но понял, что сам так ни до чего стоящего и не додумался. Кроме какой-то легкой непонятной тревоги, ничего не предвещало, с моей точки зрения, быстрого и мрачного конца всей человеческой цивилизации.