Гренфелл-Тауэр был построен достаточно удобно: в центре проходила широкая шахта, где находились лестницы и лифтовые колодцы; шесть квартир каждого этажа выходили в общий холл, так что нам не надо было преодолевать большие расстояния, чтобы осмотреть их все. В основе проекта, датированного 1967 годом, лежала комбинация надежности и адаптивности. Центральная шахта и колонны по периметру башни отвечали за надежность. Внутренние стены не были несущими, так что конфигурацию помещений можно было менять без особых проблем, не затрагивая основную конструкцию здания, что обеспечивало адаптивность.

Размеры этажей, 22 на 22 метра, давали полезную площадь в 476 м^>2 (5,120 квадратных футов); на каждом было по шесть квартир: четыре трехкомнатных и две двухкомнатных. Высота башни составляла 67,3 м (221 фут), общее число квартир – 120, максимальное количество жильцов – около 600. Из 24 этажей под квартиры отводилось 20, на нижних четырех располагались коммерческие, административные и другие нежилые помещения.

На шестнадцатом этаже вокруг шахты жертв мы не обнаружили. Нам предстояло обследовать лестничные клетки, холлы, все комнаты в квартирах, насколько это будет возможно. Видимость была совсем плохая. Я мог кое-как разглядеть членов своей команды, но видел не дальше чем на пару метров от себя.

Нам сказали, что мы можем выбивать двери квартир, если они закрыты, и заглядывать внутрь, но заходить в них не должны, так как здание сильно повреждено. Некоторые двери прогорели насквозь, так что все было видно; некоторые еще держались, но еле-еле, так на них подействовал огонь.

Мы принялись обходить квартиры одну за другой. Все выглядели так, будто в них разорвалась бомба: с пустыми полками, закопченными стенами, выгоревшие дотла – обугленные скелеты жилья, которым они когда-то были. Снаружи здания еще полыхал огонь; очаги пламени местами попадались и внутри.

Поднимаясь по лестнице, я ногой расчищал перед собой ступени, чтобы остальные члены команды могли беспрепятственно по ним пройти. Я был их лидером и старшим по возрасту. В одной руке я держал мощный прожектор, устойчивый к высоким температурам, специально разработанный для использования в задымленных помещениях.

У каждого из нас имелся собственный ручной фонарь, с помощью которого мы обследовали этажи, но на лестницах я шел первым с прожектором в руке, проверяя, нет ли на пути препятствий или тел жертв. Дым сильно затруднял продвижение, но прожектор немного увеличивал видимость.

На любых пожарах мы регулярно связываемся с диспетчерской, информируя ее о своем продвижении и о показаниях дыхательных аппаратов. Все сведения строго фиксируются. Однако в Гренфелле связи не было, так как не функционировали рации, и очень скоро мне стало ясно, что из-за внешних условий и размеров обследуемых площадей нам будет сложно потом вспомнить, что мы видели и где. Все этажи казались одинаковыми. Единственным средством, с помощью которого можно было зафиксировать необходимую информацию, оставался мой телефон.

Пожарным не разрешается использовать телефоны в ходе работ, не говоря уже о ситуациях, подобных этой. Однако я решился нарушить правила, поскольку никаких других способов не существовало. Я понимал, что мне придется снимать перчатку, чего не стоит делать даже при штатном тушении пожара – мы все надеваем защитные костюмы, чтобы не подвергать кожу воздействию экстремальных температур. Но я должен был это сделать. В противном случае мы напрасно потратили бы время. Информация, которая передается диспетчерам, должна быть максимально точной. Рука моя горела, телефон раскалился, но, к счастью, продолжал работать.